— Должно быть, это утомительное занятие. Я храпела?
Эдди попытался улыбнуться в ответ, скрывая влагу, закипавшую в глазах от внезапного прилива нежности. Боже, что со мной происходит, подумал он.
— Ты? Храпела? Ты спала, как младенец! Что ты хочешь на завтрак?
Дороти ткнула Эдди пальцем в грудь:
— Тебя!..
Им с самого начала было хорошо вместе в постели, но сейчас все происходило как-то по-другому. Она стала другой. В ней сквозило самоотречение, готовность дарить себя со всей щедростью, на которую только способна женщина. Горячими губами Дороти обожгла ему веки, щеки, краешки губ, спустилась к груди, животу, враз напрягшейся мужской плоти… Ласкала ее языком, словно забавляясь. Он обмирал и вздрагивал, млел и терял рассудок.
— Я сейчас умру, — едва связно шептал он, поднимая бедра навстречу, желая продления изощренных любовных игр.
В ней не было ложной жеманности. Даже солнечный свет, ярко бивший в незашторенное окно, не смущал ее. Она наслаждалась своей властью над распростершимся на простынях, обессиленным, будто расплавленным мужским телом. Была королевой, осыпавшей раба своей милостью… А потом вдруг превратилась в отчаянную наездницу, верхом принявшую и вобравшую его член в себя.
То ее волосы метались по его лицу, то она стремительно откидывалась всем телом назад, и тогда Эдди видел, как она страстно выгибается, вздымаясь и опускаясь вниз.
— Еще, еще… — лихорадочно просил он, удерживая ее талию руками.
А она, смеясь, то убыстряла ритм, то вдруг обрушивалась всей тяжестью и замирала.
— Я хочу тебя, — прохрипел он. — Хочу больше жизни! Возьми ее, она твоя.
Буря была ему ответом. Его слова будто подхлестнули ее напор. Дороти стонала и дрожала от всепоглощающей страсти, жаждущей утоления.
И тогда наступила его минута. Стремительным движением он опрокинул ее навзничь, одаряя мощными посылами, проникавшими в самую глубь женской плоти, источавшей любовную влагу.
— Эдди, о-о-о… Эдди…
Он опасался, что может причинить ей боль, но остановиться не мог. Не думал и о том, как они неосторожны, что оба забыли о возможных последствиях столь бурного слияния. Он не в силах был от нее оторваться. Она тоже. Когда же их охватила безудержная, пришедшая к обоим одновременно дрожь, помнить об осторожности стало и вовсе поздно.
— Ты как? — мгновение спустя спросил он.
— Мне хорошо. А тебе?
— Мне никогда не было так прекрасно.
— Мне тоже.
Обессиленные, они надолго затихли.
Когда Дороти и Эдди вышли наконец на террасу, солнце стояло уже высоко над морем, вода едва плескалась, перекатывая гальку. Цветы в клумбах, обрамлявших подножие дома, еще хранили утренний аромат.
