Салли отломила еще кусочек. Джеймс взял со стола миску с домашним клубничным джемом и протянул ей. Она отрицательно покачала головой. Черт! Он в жизни никому не рассказывал о своих делах! Разумеется, Харви и Мардж по большому счету и не были его делом – на самом деле не были. Но опять же встает вопрос: какого дьявола всем потребовалось врать по этому поводу? И еще один вопрос по существу: почему он вообще стал рассказывать Салли об этом деле? Она же – преступница, или по меньшей мере ей известно, кто убрал ее отца. В чем в чем, а уж в этом он был абсолютно уверен. В чем бы еще она ни была замешана, он это выяснит.. Она явилась к нему сама, избавив его от необходимости снова тратить время на ее поиски.
– Вы правы, это не имеет смысла. Вы уверены, что горожане вас обманывают?
– Абсолютно. Это становится интересным, не находите?
Салли кивнула, отломила еще один кусочек сухого жареного хлеба и принялась медленно жевать. – Может, мне стоит самой спросить у Амабель, почему никто не хочет признаться, что помнит Дженсенов?
– Не думаю. Здесь я – частный детектив, и я задаю вопросы. Это не наша проблема. В ответ Салли лишь пожала плечами.
– Для «Лучшего в мире мороженого» еще рано. Не хотите прогуляться? Можно пройтись по скалам. Что-то вы выглядите бледной, думаю, свежий воздух прибавит румянца вашим щечкам.
Салли задумалась. Надолго. Он больше не стал ничего добавлять, молча наблюдая за тем, как она доедает остаток этого засохшего тоста, который, должно быть, уже стал холодным, как камень. Потом она встала, стряхнула с коричневых вельветовых брюк крошки и, наконец, ответила.
– Мне нужно переобуться в кроссовки. Встретимся через десять минут у коттеджа Амабель.
– Превосходно, – обрадовался Джеймс, и он действительно имел это в виду.
Теперь дело пойдет. Пройдет не так много времени, и он ее раскроет, просто раскроет, как устрицу. Скоро она расскажет ему все: и про мужа, и про мать, и про покойного отца, который не звонил ей по телефону. Конечно же, не звонил, потому что это невозможно. К тому же она выглядит абсолютно нормальной, и это его тоже беспокоит. Вчера, когда он застал ее бьющейся в истерике, его это не удивило – этого он и ждал. Но ее спокойствие, открытая улыбка, в которой он, присмотревшись критическим взглядом, не смог уловить ни тени вины или злобы, вызвали у него такое чувство, будто он упустил последний поезд в Голливуд.
Когда они встретились перед домом Амабель, Салли снова ему улыбнулась. Где же, к черту, ее чувство вины?
