Наверно, именно эта ночная идиллия и привела Таню в романтическое настроение, из которого и родилась ее глупая идея — которую я приняла. Когда мы поднимались по дорожке, часы на церкви в Дервент-Лэнгли пробили без четверти двенадцать. Чистые, звонкие звуки разносились по долине, и склоны холмов отвечали им эхом. Река блестела звездным сиянием, мешавшимся с розовыми сполохами костра. Сад был полон теней — от кустов и деревьев, от высоких стеблей цветов; приземистая тень падала и от «солнечных часов, которые не были часами». От дома, погруженного в темноту, исходило ощущение тайны.
— Слушай, Розамунда, еще нет и полуночи. Давай снова попробуем. Залезем в дом и посмотрим в зеркало!
Помню, что, повернувшись, я уставилась на сестру. Меня обеспокоило не столько ее легкомысленное предложение, сколько странная настойчивость, которая слышалась в ее голосе.
— Таня, — поразилась я, — честное слово, ты меня удивляешь. В твои-то годы! Да и, кроме того, я не знаю, где хранятся старые вещи. Не забывай, их перенесли вниз.
— Да, я помню. Но я их видела. Стоят в гостевой у стены. Идем же! Смеху ради!
Я открыла было рот, чтобы отказаться, но неожиданно для себя пробормотала, что согласна, поскольку воспринимала все происходящее как шутку. Таня же была настроена так решительно, что я не стала раздумывать. Вспомнив, что в порядке вещей было гадать на кофейной гуще, бросать монетки в фонтаны, ловить букеты, которые бросает новобрачная, класть под подушку кусок свадебного пирога, я пришла к выводу, что в нашем замысле нет ничего страшного!
— Хорошо, — согласилась я, — но, если Николас Пембертон поймает нас, я больше никогда не буду с тобой разговаривать.
Таня пообещала, что в таком случае она возьмет вину на себя, и мы направились к задней двери. Там все было завалено оборудованием, деталями декораций, и дом, лишившись привычных вещей и обстановки, внезапно показался каким-то чужим и призрачным. Половицы отчаянно скрипели, когда, миновав коридор, мы прокрались ко вторым дверям по правой стороне.
Осторожно повернув ручку, мы вошли в помещение. Как Таня и говорила, в глаза сразу же бросилось высокое рябое зеркало, прислоненное к стене; шторы в комнате были раздвинуты, и в проем лился слабый лунный свет.
— Вот мы и на месте, — объявила я. — И ждет нас куча радостей. Но так мы в нем ничего не увидим. Зажечь свет?
— Нет, конечно же нет! Все должно происходить в полутьме.
Таня опустилась на колени и, посмеиваясь сама над собой, уставилась в зеркало.
