— Ну, значит, знакомы с кем-то из ее друзей. Или с родственниками. И я должна извиниться…
Теперь незнакомец откровенно веселился:
— Я немного слышал о вас, вот и все. С другой стороны, я только надеюсь познакомиться с вашей матерью.
— А она ждет вашего появления?
К тому времени я была настолько растеряна, пытаясь понять, почему мать даже не упоминала о госте, что решила напрямую спросить, кто он такой и что, ради всех святых, он тут делает. Откровенная невежливость этого замысла заставила вспомнить о приличных манерах. Отступив назад, я широко открыла входную дверь.
—
На самом деле, она не ждет меня, мисс Воген. Давайте будем исходить из того, что она знала, что я намерен с ней встретиться. Но она не в курсе, когда точно я появлюсь.
— В таком случае вы можете войти и подождать ее. Таня привезет ее примерно к шести. — Я с запозданием сделала приглашающий жест.
— С вашего разрешения.
То ли в поисках самооправдания, то ли извиняясь, я сказала:
— Прошу прошения, мистер Пембертон, но я первый раз слышу о вашем визите.
Он никак не прокомментировал мои слова. Сомневаюсь, слышал ли он их вообще, внимательно рассматривая ступеньки перед входом. Можно подумать, получив, наконец приглашение в дом, он намерен вступить во владение им.
— Рано или поздно кто-то здесь сломает себе лодыжку, мисс Воген, — сказал он сухим тоном: так хозяин говорит с прислугой. — Для начала их необходимо привести в порядок.
Он пожал плечами, словно после нашего диалога я потеряла способность понимать, после чего, оглянувшись, окинул быстрым взглядом розовые кусты у террасы, лужайку, за которой тянулся заливной луг, поблескивающую излучину реки — и лишь потом повернулся, чтобы войти внутрь. Я всегда буду помнить этот момент. Ибо солнце, клонившееся к закату в юго-западной стороне неба, отбросило перед ним длинную черную тень, которая легла через порог, коснувшись залитых светом панелей холла. И внезапно мне захотелось не закрывать за ним двери, ибо я поняла, что с той минуты и навеки мир никогда не будет таким, как прежде.
Таня, моя сестра, всегда говорила, что у меня чрезмерно развито воображение, но я не сомневалась, что атмосферу в доме, особенно старом, давшем приют многим поколениям, каждый человек ощущает по-своему. И с первых же его шагов я преисполнилась убеждения, что мой дом не принимает его. И дело было не в том, что солнце майского дня сменилось прохладой вестибюля. Тут было что-то большее. Никогда раньше я не обращала внимания на тишину, стоящую в холле. Толстые стены и массивные двери заставили смолкнуть шум весеннего дня и щебет птиц. Не скрипнула ни одна из половиц, не шевельнулась ни одна из портьер. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было наше дыхание.
