Со всей восторженностью своего возраста и характера предавалась Адоя романтическим мечтаниям. То она грустила, думая, что прекрасный европеец, прежде чем стать ее супругом, перенесет множество опасностей. То ее беспокоило загадочное влияние зловещей пантеры, означавшей, по словам Мами-За, напасти, что грозят молодой чете и, может быть, погубят ее, ибо Мами-За, при всех своих кабалистических познаниях, не могла сказать, одолимо ли влияние пантеры.
Кроме того, девушке очень хотелось представить себе облик незнакомца. То так, то этак она рисовала себе мысленно его портрет. То он казался ей не по-мужски изнеженным красавцем, то, напротив, устрашающего вида воином. По временам Адоя сожалела, что не решилась побольше выспросить у майора о его друге.
Она вся была поглощена этими мыслями, когда к окружавшей куртину живой изгороди из пурпурной сирени, желтого жасмина и мимозы подошла Ягуаретта. Маленькая индианка в мадрасовом тюрбане сгибалась под тяжестью снопа цветов на обнаженном смуглом плече.
— Я принесла завтрак для васи-васи, массера, — сказала Ягуаретта.
Адоя не отвечала. Индианке пришлось повторить то же еще раз. Лишь тогда хозяйка подняла голову и рассеянно проговорила:
— Хорошо, малышка, неси его сюда.
— Как сюда! — в ужасе воскликнула Ягуаретта. — Как я могу войти в куртину, подойти к дереву массеры? Вы хотите, чтобы Ягуаретту съели злые пчелы? Вон, вон они уже летят на меня! За что они меня так не любят? — капризно продолжала индианка. — Что я им сделала?
Действительно, она, как ни странно, никак не могла приучить к себе пчел, хотя уже давно жила в Спортерфигдте. Несколько раз Адоя пыталась справиться с этой причудой своих крылатых стражей и входила в куртину, обняв индианку, как бы защищая ее. Пчелиная семья стояла на своем: всякий раз она начинала грозно жужжать, потом, несмотря на покровительство Адои, одна пчела больно жалила Ягуаретту, потом другая, третья… Адое так и не удалось перебороть их неприязнь.
Итак, Ягуаретта объявила хозяйке, что боится жителей дерева и не подойдет к ним. Тогда Адоя вышла из оцепенения и сказала:
— Правда, я совсем забыла. Так оставь цветы там и вели Купидону готовить баржу. Я хочу покататься по Комевине.
Ягуаретта положила к изгороди свою пахучую ношу и побежала исполнять распоряжение хозяйки.
Та обеими руками взяла сноп цветов и перенесла под дерево. И сразу поднялся особенный веселый шум и началось своеобразное и очаровательное зрелище. Туча пчел, сверкавших на солнце словно золотые блестки, закружилась вокруг девушки, едва не касаясь прозрачными крылышками ее лица, шеи и рук, а стая колибри — живых изумрудов и сапфиров — уселась ей на голову и на плечи. Они пока не трогали цветов, а просто радостно приветствовали хозяйку.
