Таковы были две очаровательные свидетельницы кабалистических манипуляций Мами-За. Адоя продолжала называть свою кормилицу этим ласковым прозвищем (сокращенно от «мама Тереза»), которое дала ей в детстве.
— Ну же, Мами-За! Что говорят карты? — спросила Адоя нетерпеливо. — Скажи поскорей. Сегодня двадцать первое, ты все говорила, что прежде этого дня не стоит и заглядывать в твою абракадабру.
Мами-За властным движением руки велела ей замолчать.
Девушки лукаво переглянулись. Ягуаретта даже непочтительно скорчила мулатке капризную рожицу. Индианка и Адоя делали вид, что относятся к оккультной науке Мами-За без всякого уважения, но на самом деле глубоко в нее верили: часто предсказания мулатки сбывались благодаря самым необыкновенным случаям.
Наконец Мами-За медленно и важно разложила по определенным линиям и на неравном расстоянии последние карты, удовлетворенно поглядела на свое произведение, обернулась к Адое и сказала:
— Ну вот, дочка, иди теперь сюда, я скажу, что с тобой будет.
Легко, словно газели, Адоя и Ягуаретта спрыгнули с гамака. Адоя села на колени к кормилице, а Ягуаретта встала коленями на циновку, оперлась подбородком на столик, широко раскрыла и без того огромные глаза и приготовилась слушать чудесные пророчества Мами-За.
— Слушай хорошенько, дочка, — обратилась мулатка к Адое. — Я ждала этого дня, чтобы вновь испытать судьбу, потому что сегодня прошло столько дней в месяце, сколько тебе лет в жизни. Вот, смотри… — И мулатка принялась объяснять, указывая на карты пальцем. — На этих трех картах нарисован семилетник, что семь лет цветет и лишь потом дает плод. Трижды семь — двадцать один, и тебе двадцать один.
Адоя и Ягуаретта переглянулись и восхищенно покачали головами.
Мулатка взяла одну карту и продолжала:
— До семи лет ты была ребенком — это первый семилетник. — Она отложила карту в сторону. — В четырнадцать лет ты стала девушкой — это второй семилетник. — И вторую карту отложила в сторону. — В двадцать один год ты выйдешь замуж. Видишь — три раза по семь лет — три времени жизни: детство, девичество, замужество.
Это заключение, столь неопровержимо логичное, вновь привело Адою в восторг, и она задумчиво сказала кормилице:
— Как же, Мами-За, ты говоришь, что я выйду замуж в этом году? Здесь ведь нет никаких женихов — только Йосф Зюдерхан с плантации Зюдерхан, старый Схоутен и злой Улток-Одноглазый. Я за них не пойду — лучше так и умру в девушках.
— Я тоже, дочка, не вижу, чтобы кто-то из них на тебе женился, хотя все трое, говорят, тебя любят.
