— Ты очень хорошо знаешь город, — Ника начала издалека. — Наверное, ты родилась здесь?
— Нет. — Мара покачала головой. — Родилась я довольно далеко отсюда, под Магаданом.
Ника от неожиданности чуть не поперхнулась:
— Ого! В самом деле?
— А что тут такого? — Мара чуть передернула плечами. — И в Магадане люди живут.
— Конечно, — поспешно согласилась Ника, — конечно, живут. А в Каунас ты давно переехала?
— Когда мама… — Мара словно споткнулась. — В общем, когда осталась без мамы, переехала сюда, к родственникам отца.
Ника хотела спросить, почему к родственникам, а не к отцу, но сдержала любопытство. И была вознаграждена: чуть погодя Мара сама продолжила:
— Мама с отцом расстались, когда мне было пять лет. Отец уехал сначала сюда, в Каунас, а потом перебрался в Варшаву. Он поляк.
— И ты с ним не встречаешься? — спросила Ника.
Мара грустно усмехнулась:
— Это сложновато — встречаться с ним. Теперь он живет где-то то ли в Швеции, то ли в Швейцарии, не знаю точно.
— Как?
— У него другая семья. Я его не интересую.
Мара опустила глаза. Ника оказалась в затруднительной ситуации: с одной стороны, одолевало любопытство, с другой — неловко расспрашивать не слишком знакомого человека.
— Так не бывает, — осторожно начала она. — Дочь всегда интересует отца.
— Это ты знаешь по своему опыту? — скептически спросила Мара.
— Нет. — Ника вздохнула. — У меня нет особенного опыта. Мои родители погибли в автокатастрофе десять лет назад.
После этих слов Мара впервые заинтересованно посмотрела на Нику. И было в ее взгляде еще что-то, помимо сочувствия. Только вот что, Ника так и не успела уловить.
Девушки замолчали минут на пять, вплотную занявшись едой. Когда с сардельками было покончено, Мара принесла две чашечки кофе.
— Мой отец был политзаключенным, — неожиданно сказала она, помешивая ложечкой в чашке. — Они с мамой познакомились на поселении. Собственно, и расписаны они никогда не были. Когда у него срок кончился, он вернулся домой. Сначала писал нам, редко, правда, обещал взять к себе, а потом и писать бросил.
— Как это — политзаключенным? — не поняла Ника.
— Не знаю, — вздохнула Мара. — Мама так про него говорила. А тетя Гражина говорила — обычный шалопай. Из университета выгнали, потом госбезопасность им заинтересовалась. А кем только в начале семидесятых госбезопасность не интересовалась! Так что не знаю, за что его выслали.
— А кто это — тетя Гражина? — спросила Ника.
— Сестра отца. Когда маму… В общем, когда мне было двенадцать, я приехала к ней в Каунас. Мне больше некуда было податься. Слава Богу, тогда еще советские времена были, сейчас меня никто бы сюда не пустил.
