Они с Андресом просидели в кафе часа два, не больше. И этого времени Нике хватило, чтобы перестать замечать все вокруг. Весь мир сосредоточился в карих глазах ее нового знакомого. После получасового разговора Ника уже знала, что зовут его Андрес Инфлянскас, он наполовину русский, наполовину литовец, живет то в Вильнюсе, то в Москве, в Риге сейчас по делам, но сегодня вечером уже уезжает. А еще через полчаса выяснилось, что он отлично разбирается в живописи — и в классике и в авангарде; любит Марка Шагала, Илью Машкова, пейзажи Куинджи и портреты Рокотова. Насчет Куинджи Ника с ним не согласилась — она считала Куинджи слишком приторным, хотя ей нравился «Христос в Гефсиманском саду». Правда, находилась эта картина в Крыму, в Алупкинском дворце, поэтому ее мало кто помнил. А Андрес помнил, что еще больше подняло его в Никиных глазах.
Проявленное Никой знание живописи Андреса ничуть не удивило: придерживаясь легенды, она представилась Лизой Владимирской, студенткой искусствоведения. Представилась — и почти сразу об этом пожалела. С Андресом Нике захотелось быть самой собой. Пусть бы он с таким восхищением смотрел не на придуманную голубоглазую и пышногрудую Лизу, а на нее настоящую, на Веронику Войтович, у которой тоже есть масса достоинств.
После того как была выпита не одна чашка кофе, Ника предложила немного прогуляться. Они спустились к морю и не торопясь побрели вдоль берега в сторону Дзинтари. Разговор, так легко и непринужденно бежавший в кафе, прекратился, но Ника не чувствовала никакой неловкости. Рядом с Андресом ей было хорошо просто идти и молчать. И она шла медленно, глубоко засунув руки в карманы кожаной куртки, подставив лицо свежему ветру, дувшему с моря.
— Правда, хорошо здесь?
Она обернулась. Он был совсем близко, его светло-карие глаза смотрели прямо в ее голубые, зрачки в зрачки.
— Лиза, я хочу вам кое в чем признаться. — Голос Андреса прозвучал чуть виновато. Вообще-то Ника сразу заметила, что едва заметный акцент делает речь Андреса слишком мягкой и даже какой-то неуверенной… Особенно по контрасту с его безусловным мужским обаянием и заметной в нем скрытой силой. И этот контраст нравился Нике все больше и больше.
— Что такое? — словно завороженная, она не могла отвести взгляда от его глаз. Это длилось всего две-три секунды, но Нике они показались годами. И за это время ниточка, связавшая их в кафе, стала прочнее каната. Наконец она сделала над собой усилие и опустила ресницы.
