— Нет, все же на палубе слишком сыро, по мнению миссис Шварц, — с улыбкой сообщил капитан. — Да и в Восточном салоне сегодня и только сегодня подают сладости в никконском стиле — вы ведь не захотите упустить такое событие? Кстати, полотна, вывешенные там же, мне подарил один друг, также капитан, но из самого Никкона. Нарисовал их его брат, также мой знакомый и замечательный художник, вдохновляемый мифами и легендами своей утонченной родины…
Поддерживая светскую беседу, мы проследовали к Восточному салону.
Сознаюсь честно, я ожидала, что Шварцы будут выглядеть как типичные алманцы, рыжие, веснушчатые и полноватые, но они скорее походили на аксонцев. Карл Шварц неуловимо напоминал чем-то самого капитана Мерри — такой же не особенно высокий, но с осанкой потомственного военного, с умными светлыми глазами и внушительным носом. Существенное различие заключалось в том, что капитан постоянно улыбался, и потому казалось, что он словно бы источал ощущение радости и благожелательности. А Карл Шварц был ужасно хмур; кроме того, он щеголял роскошными усами, каких мне давно не приходилось видеть — в Аксонии царила мода на чисто выбритые лица.
Миссис Шварц оказалась маленькой коренастой женщиной в роговых очках наподобие тех, что носила миссис Скаровски. Лицо у неё было приятное, хотя черты его и не отличались изяществом — курносый нос, полноватые губы, массивные надбровные дуги… Однако в нем светился такой ум, что любые недостатки вскоре растворялись и становились неважны.
Мальчик, Хенрих, очевидно, пошел целиком в мать, но был в отличие от нее робок, держался все время в тени и норовил отступить за спины взрослых. Я посчитала это хорошим знаком — если Лиам увидит, что не он один боится незнакомцев, то, может, и приободрится.
— Значит, вы та самая графиня Эверсан? Дочка графини Эверсан, обогнувшей землю в кругосветном путешествии? — меланхолично поинтересовался Карл Шварц, когда все формальности были соблюдены. «Р» у него выходило твердое и будто бы отдельно стоящее, а гласные звучали излишне мягко. При этом выражение лица у Шварца было такое, что все особенности речи вызывали не улыбку, а острое желание проявить сочувствие.
— Внучка, — уточнила я привычно.
— Удивительно! — У Ренаты Шварц глаза загорелись любопытством, по-детски непосредственным и искренним. В отличие от мужа, она говорила по-аксонски очень чисто, практически без акцента. — Та самая графиня, что меньше месяца тому назад сама застрелила из револьвера Душителя с Лентой?
