— Ого! — воскликнул я и тут же бросился на землю, закрыв лицо руками: желтая вспышка озарила лес, и мне почудилось, что это снова световой взрыв.
Но вспышка погасла, и больше ничего не произошло.
— Ого! — осторожно повторил я, выждав немного.
На этот раз я заметил источник света. Желтые лучи шли от меня.
— Ой, — сказал я громко.
И в такт звукам все вокруг осветилось желтыми и синими огнями.
Я замер, затем хлопнул в ладоши. Между ладонями взорвался разноцветный огонь, осветив на миг поляну. А через секунду лес ответил тихим фиолетовым отблеском. Я хлопнул снова. И снова мне ответил лес.
— Эге-ге-гей!!! — заорал я что было сил.
Красный свет заметался по лесу и потух. И эхо ответило «гей!», полыхнув далеким смутным заревом.
— Сам ты гей… — обиделся я.
Помотал головой и закрыл лицо ладонями. Ничего не изменилось. Я изо всей силы зажмурил глаза и снова открыл. Глаза не видели. А то, что видело — это были совсем не глаза. И тут я понял: видел мир живот. Живот и грудь. Я аккуратно ощупал себя. Попробовал почесать живот, но ощущения были резкие и неприятные — будто неосторожно ковыряешь в ухе спичкой. Или открываешь глаза, нырнув в море.
Позже, когда я все это снова и снова прокручивал в памяти, меня удивляло лишь одно — почему я так спокойно отнесся к происходящему? И я до сих пор не знаю ответа на этот вопрос, но думаю, что мне вкололи какое-то успокоительное или каким-то другим способом привели в порядок психику. Так или иначе, но я на удивление быстро адаптировался. Все нормально: выпил, поругался с друзьями, попал ночью один в лес, потерял зрение и теперь ориентируюсь по звуку. Точнее — вижу животом звук. Все ясно. Удивительно слегка, но не более. Гораздо больше меня в тот момент волновал вопрос, как и куда теперь выбираться. Голова больше не кружилась, и хмеля в ней не осталось совсем — абсолютно трезвая головам Холодный ночной воздух резал ноздри и забирался под куртку. По-любому надо было идти к людям.
Я привычно поднял руку к лицу и посмотрел на свои электронные часы. Рука уехала вверх и осталась темной. Я опустил ее на уровень живота. Не видно. Тогда я открыл рот, вытянул губы трубочкой и протяжно завыл, стараясь осветить руку густым светом: «У-у-у-у-у-у-у-у…» В этом красном свете рука оказалась видна хорошо. Часы — тоже неплохо, а вот циферблат с цифрами оказались неразличимы абсолютно — ни в какую, как ни верти. И было понятно почему. В легких кончился воздух, я прекратил выть и закрыл рот.
