А уж гостиница в местечке Маркиз, где они, на ухабистом пути в Булонь, решили остановиться, представляла собой нечто совершенно невообразимое. «И они называют это гостиницей! — писал Нельсон Локеру. — По мне, так это самый настоящий свинарник. Спать нам предстояло на соломенных тюфяках, причем с огромным трудом удалось добыть две чистые простыни. На ужин подали голубей, а стол вместо скатерти покрывала какая-то грязная тряпка! Ножи — с деревянными ручками! О Господи, как все это не похоже на счастливую Англию! И все-таки за трапезой мы от души веселились и спать легли, дав себе слово, что ничто не испортит нашего настроения».
Булонь оказалась куда привлекательнее Маркиза. С другой стороны, здесь встречалось множество англичан весьма подозрительного, по мнению Нельсона, вида. Скорее всего сюда их привлекло отличного качества дешевое вино, которое и сам Нельсон пил за завтраком.
По улицам Сент-Омера тоже расхаживали англичане, с которыми Нельсон почел за благо не общаться, особенно с двумя «славными капитанами». Их звали, насколько ему было известно, Шеппардом и Боллом, и они носили мундиры «совершенно пижонского вида», украшенные красивыми эполетами по новой и еще официально не признанной моде. Нельсону, с его всегдашней неприязнью к любым новшествам в одежде, она пришлась совсем не по душе (хотя впоследствии он сам надел точно такой же мундир)[9].
Правда, сам Сен-Омер оказался отнюдь не «грязным и тусклым», как пугали Нельсона, а, напротив, очень славным городком с опрятными домами, хорошо замощенными, ярко освещенными улицами с богатыми магазинами. Словом, после темных и угрюмых деревень, через которые они проезжали, пребывание здесь оказалось сплошным удовольствием. Остановившись в пансионе мадам ла Мури, Нельсон отправился в книжную лавку, где купил «Грамматику французского языка» Шамбо, и написал на форзаце; «Горацио Нельсон. Приступил к изучению французского языка 1 ноября 1783 года».
Правда, особыми успехами в занятиях он пока похвастаться не мог. У хозяйки пансиона было две дочери. Одна подавала гостям завтрак, другая — ужин. По-английски не говорили обе, и никакого желания научиться не выказывали. И пока Нельсон не мог общаться с девушками на родном их языке, совместные карточные игры после ужина, доставлявшегося из ближайшей закусочной, сопровождались по преимуществу языком жестов и улыбок.
Довольно быстро наскучив этим, Нельсон начал проводить вечера в кругу семьи английского священнослужителя по имени Эндрюс, человека с большим количеством чад и домочадцев, в том числе сыном-моряком, двумя дочерьми лет двадцати и еще множеством тех, чьи родственные отношения с мистером Эндрюсом так и остались невыясненными. Интересовали Нельсона в первую очередь девушки. В одну из них, так славно певшую по вечерам, он почти влюбился. «От французских красоток мое сердце защищено надежной броней, — писал он брату Уильяму. — Увы, не могу сказать того же о юной англичанке, дочери священника К нему я как раз сейчас иду ужинать. Она наделена такими достоинствами, что будь у меня в кармане миллион, я бы тут же сделал ей предложение! Увы, доходы мои в настоящий момент слишком незначительны, а у нее своих средств нет».
