то, что я должен вводить тебе искусственно".
«Я не умею глотать, я не знаю, как это делается», – сказал Герберт. «Уверяю тебя, в следующий понедельник ты будешь первым у дверей столовой. Ты будешь барабанить в двери и орать на официантов, чтобы они тебе открыли, потому что тебе захочется выпить стаканчик молока и стаканчик воды. Я поставлю оба стакана на стол, и ты по-настоящему захочешь до них добраться», – сказал я.
Герберт хмыкнул «Ты совсем неизлечим! Это слишком плохо, когда такой молодой человек, как ты, находится в сумасшедшем доме вместе с больными. Такой молодой. И такой псих».
Целую неделю изо дня в день я говорил ему, что он будет ломиться в двери столовой и требовать стакан молока и стакан воды. И Герберт всерьез решил, что я свихнулся.
В воскресенье вечером Герберт лег спать. Я сказал санитару связать его по рукам и ногам, так чтобы он не мог выбраться из кровати. Я искусственно ввел ему вечернее питание через трубку, добавив в него изрядное количество таблеток соли.
Ночью Герберт захотел пить и захотел очень сильно. Когда его утром развязали, он побежал к питьевому фонтанчику, но вода была отключена. Он помчался в туалет, чтобы попить хотя бы из бачка, но и там вода была отключена. Он рванулся к столовой и забарабанил в дверь, крича поварам: «Откройте двери! Дайте мне эту воду! Дайте мне это молоко!» Он их выпил.
Когда я вошел в палату, Герберт сказал: «Небось, доволен!»
«Я это уже слышал, – ответил я, – тогда я с тобой соглашался, соглашусь и теперь».
Герберт стал пить молоко и суп, но продолжал упорно настаивать на том, что не может глотать твердую пищу. Когда он стал весить пятьдесят восемь килограммов, я сказал ему: «Герберт, на следующей неделе ты будешь есть твердую пищу».
«Ты гораздо безумнее, чем я мог подумать. Я не могу глотать твердую пищу», сказал Герберт. «На следующей неделе сможешь», ответил я. Так как же я заставил его глотать твердую пищу? А вот как.
Я знал, что Герберт был когда-то маленьким ребенком. Я знал, что и я был им когда-то. Все мы, люди, были когда-то маленькими детьми, и у нас у всех одна человеческая природа. Ее-то я и решил призвать себе на помощь. Как бы вы стали заставлять Герберта глотать твердую пищу?
Я усадил Герберта за стол и поставил перед ним полную тарелку с едой. Справа от него сидел больной, у которого уже был распад личности. И слева от него сидел больной, у которого тоже был распад личности. Их отличало то, что они никогда не ели из своих тарелок. Они всегда ели из
