По словам ротного, выходило, что практически все мужское население Будапешта поголовно было мобилизовано под ружье для отпора наступающему врагу. Значит, эти мирные жители, с любопытством выглядывавшие из окон домов, – это женщины, дети, старики… Но, кроме любопытства, еще одно, намного более сильное чувство заставляло всех этих людей не спать и пялиться из окон, с тротуаров и проемов дворов на армейские колонны, двигавшиеся по утонувшим во мраке улицам.
Страх, животный, непреодолимый страх… Волны страха исходили от этих безмолвных фигур и лиц. Отто чувствовал, как его обдает этим страхом, как он заполняет город до самых черепичных кровель. Лейтенант, прибывший командовать взводом вместо убитого Лихта, еще в Мишкольце рассказал им о расстрелянных русских парламентерах. Танки русских прорвали трехслойные редуты обороны Будапешта на южном направлении.
Русские, уверенные в своей победе, предложили гарнизону, оборонявшему Будапешт, сдаться. Ультиматум к немецким позициям доставили два русских офицера. Они держали высоко поднятые над фуражками белые платки и демонстрировали безупречную офицерскую выправку. Но ни первое, ни второе их не спасло. Командующий обороной приказал расстрелять парламентеров, даже не удосужившись ознакомиться с подробностями ультиматума.
Лейтенант Шульц говорил, что после этого русские якобы поклялись стереть Будапешт с лица земли вместе со всеми, кто в нем находится. По крайней мере, именно такие разговоры не утихали во время проведения в городе ускоренной мобилизации.
«Пощады не будет. Живые позавидуют мертвым…» Казалось, этот приговор русских высвечивался в каждом из огненных всполохов, которые без конца озаряли южный небосклон непроглядного октябрьского неба. Теперь каждый, от мала до велика, из живущих по обе стороны Дуная – и в Буде, и в Пеште, – глядя во мрак, с ужасом читал этот приговор, как свой собственный.
Кровью убитых парламентеров командование гарнизона будто бы намертво повязало всех, кто находился за тремя обводными линиями обороны города – и солдат, и мирных горожан. Отступать теперь было некуда, и никаких шансов для пощады не предвиделось. Выход оставался только один – во что бы то ни стало не пустить русских в город. Хотя нет, как всегда на войне, был еще один выход, самый надежный. Этот выход был – умереть…
