…Чего грустный такой? — спросил Чапаев.
— Так, — ответил я, — мысли.
— Какие еще мысли?
— Неужели вам, Василий Иванович, правда интересно, о чем я думаю?
— А что ж, — сказал Чапаев, — конечно.
— Я, Василий Иванович, думаю о том, что любовь прекрасной женщины — это на самом деле всегда снисхождение. Потому что быть достойным такой любви просто нельзя.
— Чиво? — наморщась, спросил Чапаев.
— Да хватит паясничать, — сказал я. — Я серьезно.
— Серьезно? — спросил Чапаев. — Ну ладно. Тогда гляди
— снисхождение всегда бывает от чего-то одного к чему-то другому. Вот как в этот овражек. От чего к чему это твое снисхождение сходит?
Я задумался. Было понятно, куда он клонит. Скажи я, что говорю о снисхождении красоты к безобразному и страдающему, он сразу задал бы мне вопрос о том, осознает ли себя красота и может ли она оставаться красотой, осознав себя в этом качестве. На этот вопрос, доводивший меня почти до безумия долгими петербургскими ночами, ответа я не знал. А если бы в виду имелась красота, не осознающая себя, то о каком снисхождении могла идти речь? Чапаев был определенно не прост.
— Скажем так, Василий Иванович, — не снисхождение чего-то к чему-то, а акт снисхождения, взятый сам в себе. Я бы даже сказал, онтологическое снисхождение.
— А енто логическое снисхождение где происходит? — спросил Чапаев, нагибаясь и доставая из-под стола еще один стакан.
— Я не готов говорить в таком тоне.
— Тогда давай еще выпьем, — сказал Чапаев.
Мы выпили. Несколько секунд я с сомнением смотрел на луковицу.
— Нет, — сказал Чапаев, отирая усы, — ты мне скажи, где оно происходит?
— Если вы, Василий Иванович, в состоянии говорить серьезно, скажу.
— Ну скажи, скажи.
— Правильнее сказать, что никакого снисхождения на самом деле нет. Просто такая любовь воспринимается как снисхождение.
— А где она воспринимается?
— В сознании, Василий Иванович, в сознании, — сказал я с сарказмом.
— То есть, по-простому говоря, в голове, да?
— Грубо говоря, да.
— А любовь где происходит?
— Там же, Василий Иванович. Грубо говоря.
— Вот, — сказал Чапаев удовлетворенно. — Ты, значит, спрашивал о том, как это… Всегда ли любовь — это снисхождение, так?
— Так.
— Любовь, значит, происходит у тебя в голове, да?
— Да.
— И это снисхождение тоже?
— Выходит, так, Василий Иванович. И что?
— Так как же ты, Петька, дошел до такой жизни, что спрашиваешь меня, своего боевого командира, всегда ли то, что происходит у тебя в голове, — это то, что происходит у тебя в голове, или не всегда?
