Хендерсон — король дождя | страница 63



Мы видели гигантских пауков, которые сплетали между кактусами паутину, похожую на провода и на радары. Повсюду высились муравьиные кучи. Страусы носились как осатанелые, несмотря на жару. Однажды я подобрался к страусу, хотел заглянуть в его глаза, но тот пустился наутек, только перья засверкали.

Иногда после вечерней молитвы Ромилея я рассказывал ему про свою жизнь, надеясь, что дебри, страусы, муравьи, львиное рыканье облегчат груз нависшего над моей судьбой проклятия.

— Что сказали бы варири, если бы знали, что мы идем к ним?

— Не знать, господин. Варири хуже арневи.

— Хуже арневи? Ты им ничего не говори ни про лягушек, ни про водоем.

— Хорошо, господин.

— Спасибо, приятель. После всего сказанного и сделанного у меня только благие намерения остались. Честное слово, меня корчит от боли, когда подумаю, как мучаются от жажды бедные коровы. Допустим, что исполнилось самое сильное мое желание и я стал врачом, как доктор Гренфелл или Альберт Швейцер. Даже не просто врачом, а врачом-хирургом. Но есть ли на свете хирург, под чьим ножом хотя бы раз не умирал больной? Да что там говорить? За некоторыми хирургами тянется караван судов с покойниками.

Ромилей лежал на боку, подогнув под себя колени и подложив ладонь под щеку. Его прямой абиссинский нос дышал величайшим терпением.

— Так говоришь, варири не такой хороший народ. Почему?

— Они — дети Тьмы.

— Да ты, я вижу, истинный христианин. А как думаешь, у кого больше причин для беспокойства — у меня или у них?

Ромилей не шевельнулся, только искорка невеселого юмора мелькнула в его влажных глазах.

— У них, господин.

Поначалу я не хотел посещать варири, но потом передумал. Если они дикари, какой вред я им могу причинить?

К концу десятого дня пути характер местности изменился совершенно. Горы громоздились одна на другую, над пропастями нависали белые скалы. Однажды под вечер, когда уже садилось оранжевое солнце, мы неожиданно повстречали человека. Мы только спустились с крутого обрыва. Перед нами раскинулись белые, как фарфор, колючие кустарники. Он вырос перед нами внезапно — пастух из племени варири в кожаном переднике и с суковатой дубиной в руках. В его внешности было что-то библейское, и мне сразу вспомнился человек, которого встретил Иосиф, когда пошел искать своих братьев. По моему понятию, то был, вероятно, ангел, и он, разумеется, знал, что братья хотят бросить Иосифа в львиный ров. На встреченном чернокожем был не только кожаный передник — он весь был словно из кожи. Будь у него крылья, они тоже были бы кожаные. Лицо у него было маленькое, сморщенное, загадочное и даже в прямых лучах заходящего солнца казалось чернее черного.