К началу очередной ночи мне уже было совершенно все равно, как я буду выглядеть. Количество чистых рубашек, несмотря на охлаждающий тело плащ, неуклонно уменьшалось. Теперь я жалела, что пропустила слова леди Каллины на тему того, что из бутылки можно только напиться. Пустыня казалось бескрайней и недружелюбной. Я редко когда бывала настолько одна. Я уже даже начала подозревать волшебниц Дагайры в удивительной прозорливости. Они, наверное, узнав, что я хочу их обмануть и сократить путь до Оазиса, решили мне предоставить возможность поплутать по этим пескам.
***
С испытаний воспитанники расходились ошеломленные и задумчивые. Саграду увели наставницы. Насколько я понял, она не собиралась задерживаться в Оазисе, поэтому стремилась как можно быстрее покончить со всеми формальностями.
Кольдранаак первым из нас озвучил то, что происходит:
— Туль завтра с утра уедет.
Мы тоже это осознали. Все происходило слишком быстро. Приезд Великой Княгини, смотрины, испытания и… И все… Наш друг уезжает в Тхар.
Конечно, мы были за него рады. Даже Коль при всей его романтичности не пожелал бы Тульчиниззу лучшей доли. Вряд ли это любовь с первого взгляда, но то, что их души стремятся навстречу друг другу, думаю, было заметно для всех. Наставницы втайне гордились. Во всяком случае, во время испытаний я не один раз ловил их взгляды, обращенные к Тульчиниззу. Потому что нас воспитывали так чтобы отдать все помыслы той женщине, которая обратит на нас внимание, а Тульчинизз в уроках обольщения и повиновения не сильно преуспел. Слишком странный, слишком серьезный, слишком принципиальный. Думаю, они вообще не верили, что какой-нибудь женщине удастся его раскачать… А Саграда смогла… Любопытно.
Ночь мы провели у Кольдранаака. Не могли наговориться напоследок. Тульчинизз был возбужден и все никак не мог решить, что же ему взять с собой, а Коль, по доброте душевной пытался подобрать ему достойный гардероб и украшения, чтобы в Тхаре было не стыдно во время представления ко двору. Но и то и другое было просто способом отвлечься. Поэтому я взял ситуацию в свои руки и предложил пойти на крышу, чтобы в последний раз вместе насладиться глубокой дагайрской ночью и встретить рассвет. Мы не могли спать. Эта ночь была единственным, что у нас осталось на троих.
Почти полная луна, взирающая на нас с небес своим холодным и мудрым ликом, нас умиротворила. Было легко и спокойно. Как будто все шло, так как надо. Мне лично давно не было так хорошо. Друзья тоже чувствовали нечто подобное. Неугомонный Коль попытался облечь это все в слова:
