– Его больше нет. Его убили.
Отец замолчал. Потом сказал:
– Жаль, что не я.
Есть слова, которые вслух произносить нельзя. Ни в коем случае! Никогда! Потому что они продолжают звучать и после того, как сказаны.
Так у Оли не стало отца.
Пуля пробивает Его кожу, ребра, легкие, входит в сердце. Это мог сделать ее отец.
Она посмотрела на него. Разве это ее отец? Кто этот чужой человек с перекошенным от злобы лицом? Что она делает в его доме? Скорее, скорее покинуть эти стены!
Вытянув перед собой руки, как слепая, она нащупала дверь, спустилась по лестнице и, как была раздетая, вышла на улицу. Дошла до остановки и села на скамейку, не ощущая холода.
Она долго сидела, окаменев – без чувств, без мыслей, не понимая, кто она и что здесь делает. Тут и нашла ее заплаканная мать.
– Оленька, пойдем домой! Он ушел. На завод пошел ночевать. О господи, горе какое! Ну не сиди, доченька, вставай, простудишься. О себе не думаешь, так хоть ребеночка своего пожалей.
Ребенок! Ему холодно! Скорее, скорее назад, одеться. Одеться потеплее, а тогда уйти. Уйти навсегда из дома, где Его могли бы убить.
– Оленька, как же это случилось? – Прислонившись к дверному косяку, мать смотрела, как дочь собирает свои пожитки. – Такое горе! Кто ж его, а? За что?
– Он был милиционером, мама. Ребенка украли, а он его спас. За это и убили.
– Господи, хоть бы одним глазком на него взглянуть. У тебя фото его не осталось?
Она молча протянула матери фотографию Серго.
Прикрыв рукой подбородок, мать долго вглядывалась в его лицо. Вот, значит, каков он, тот, ради кого ее дочь забыла себя. Да, перед таким парнем мало кто устоял бы. Что же ты, сынок, не поостерегся и осиротил свое дитя?
– Он знал? – спросила она дочь.
– Нет, хотела ему сказать при встрече. Он должен был приехать. Теперь уже не скажу.
– Оленька, какой же он грузин? Светленький такой.
– Он грузин, мама. У него и отец, и мать грузины. Его прапрадед – грузинский князь – привез себе из нашего города синеглазую невесту. А на Серго ее гены сказались. Ну, я пойду.
– Куда же ты, доченька, на ночь глядя? Не уходи, прошу тебя!
Мать опять заплакала.
– Прости, мама! Но я здесь больше жить не буду – под одной с ним крышей. Ты же слышала, он пожалел, что не убил его сам.
– Да что ты его слушаешь, дурака старого! Со зла ляпнул. Огорчила ты его очень. Он же не знал, что да как.
– Прости меня, мама. Но я не останусь. Пойду в общежитие. Переночую у девчат, а завтра комнату сниму. Там много объявлений. Устроюсь – позвоню.
