Да, все шло хорошо, и, казалось, ничто не может помешать счастью Леон-Поля. Свадьба должна была состояться в начале января тысяча восемьсот пятьдесят второго года, а дело происходило в декабре тысяча восемьсот пятьдесят первого.
Картофель, орехи — все было уже убрано; молодое вино свезли в подвалы, и оттуда доносился его пьянящий аромат. Крестьяне молотили хлеб; по вечерам устраивались посиделки; женщины запасались на зиму пенькой для прядения. Это была пора отдыха для природы и пора свадеб для крестьян. Ожидались перемены и в семье учителя. Бабушка заботливо готовилась достойно встретить жену внука. Старушка, конечно, беспокоилась, не зная, какое место отведено ей в планах новобрачных: ведь пожилые люди недоверчивы и легко поддаются унынию. Девочка, наоборот, была в восторге: раз с ними будет жить невестка, значит в доме Появится еще одна любящая ее душа. С утра до вечера она не переставала говорить о новом платье, прыгала козленком, когда ей давали какое-нибудь поручение, пела, обнимала брата… Словом, это была воплощенная радость. Бедная Элиза! Если б она предвидела!..
— Вот как! — прервал Огюст. — Ее звали Элизой?
— Да, Элизой, — задумчиво произнес метельщик. — Нежное имя… Я не могу произносить его без волнения…
— Я вас понимаю! Ведь дочку моей сестры тоже зовут Элизой. Если бы вы знали, как эта малютка мне дорога! Где-то она сейчас? Что сталось с ее матерью? Стоит мне закрыть глаза, и я вижу их обеих: Анжелу, грустную, бледную, с девочкой на руках; крошка улыбается своими губками и таращит на меня синие глазенки… Но продолжайте рассказывать, прошу вас.
— Представь себе, что Поль — для краткости буду называть его просто Полем — был настолько поглощен ожиданием своего счастья, что позабыл о политике. Он почему-то не получил нескольких номеров «Маяка», но это его не встревожило. Он был счастлив и считал, что все в этом мире идет к лучшему. Его очень удивило бы, если бы ему сказали, что далеко не все обстоит благополучно. Но таков человек: прежде всего — он сам, а уж потом все остальное.
Итак, все у нашего друга шло как нельзя лучше, когда однажды вечером сын Жандрона, учителя из Сен-Бабеля, промокший до нитки, забрызганный грязью, бледный и взволнованный пришел в школу. Он принес ужасную весть: племянник Бонапарта предал республику и арестовал представителей народа[31]. Его генералы расстреливали на парижских улицах ни в чем не повинных людей.
Кровь застыла в жилах у Поля. Он горько раскаивался, что позволил себе наслаждаться личным счастьем, в то время как родина-мать отдана на поругание военщине. Но ведь Париж — еще не вся Франция. «Провинция восстанет», — решил он. Жандрон сообщил, что провинция действительно пришла в движение, некоторые департаменты оказали отпор перевороту. Мильер, де Мариоль, Мараде, Виналь-Лажариж, Антуан Герье, Риксен и другие патриоты Клермон-Феррана обратились с призывом к народу. Долг каждого — ответить на этот призыв: спасти республику или умереть, защищая ее!
