— Ничего.
— Ничего? Нет, Анжела, девочка моя, ты говоришь неправду. Дыма без огня не бывает. И не мог мой веселый чижик безо всякой причины превратиться в угрюмую сову. Ты что-то скрываешь…
— Нет!..
— Как? Ты станешь уверять меня, что просто нездорова?
— Я сама не знаю… — грустно ответила девушка.
Лицо ее вновь стало восковым. Видя, что мать удручена, она добавила:
— Я действительно немного нездорова, но ты не беспокойся, мама, это пройдет. Я расстроена тем, что не объявили амнистии.[1] Значит, отец вернется не скоро. Это такой удар для меня! Бедный папа! Я его так люблю!
И, считая, что вполне объяснила причину своей грусти, бедняжка разрыдалась.
Сестренки смотрели на нее с удивлением; кончилось тем, что и они расплакались, сами не зная отчего.
— Ладно, — сказала Мадлена, вздыхая. — Я должна удостовериться, что ты здорова, и завтра же поведу тебя к врачу.
— Завтра?..
— Да.
— Ну что ж, если ты этого хочешь, я пойду. Теперь ты довольна?
Анжела произнесла это столь решительным тоном, что мать почти успокоилась. Ведь так легко поверить в то, чего желаешь… Мадлена сразу почувствовала облегчение. Ну конечно, она ошиблась! Опасения оказались напрасными, и теперь мать была почти счастлива. Она бросилась обнимать дочь, но та испуганно отстранилась…
Тут Мадлена поняла все. Холодный пот выступил у нее на лбу, на спине. Чтобы не упасть, она уцепилась за кровать, пыталась что-то сказать, но в горле у нее пересохло, и несчастная женщина не могла произнести ни звука. Вся похолодев, она замерла, судорожно сжимая спинку кровати; ноги ее дрожали.
Анжела, закрыв лицо руками, стояла перед матерью, словно гипсовая статуя, олицетворяющая Скорбь.
— О Боже мой, Боже мой! — воскликнула наконец Мадлена. — Только этого еще недоставало! Вот награда за мои старания, за все мои заботы о вас…
Она упала на стул. В лице ее не было ни кровинки. Если бы не блеск глаз, можно было подумать, что она мертва; голова ее запрокинулась, руки беспомощно повисли. Испуганные девочки с криком бросились к матери:
— Анжела, Анжела, помоги же маме! Видишь, что с нею?
Анжела опустилась на пол рядом с матерью и положила голову ей на колени. Несколько мгновений слышны были одни лишь рыдания. Но, к счастью, беднякам недосуг предаваться горю. Мадлена поднялась первой. Она помогла дочери встать и крепко прижала ее к сердцу; она целовала ее и ласково говорила, обливаясь слезами:
— Утешься, дитя мое, успокойся! Ведь никто еще не знает о нашем несчастье. Быть может, дело поправимо… Я сама провожу Луизу и Софи в школу — это же по дороге на завод, а ты пока приляг, отдохни. Когда я вернусь, ты мне все расскажешь, и мы вместе решим, как быть. Завтрак Огюсту я тоже отнесу сама.
