А сыночка ее Петю вырастил Семеныч, как своего собственного. Вырастил и воспитал как мог, по своему разумению. И вышло хорошо – на душевное тепло и ласку отвечал тот всегда только добром. И его, Семеныча, считал всегда не каким-то там чужим приемным, а своим, что ни на есть настоящим родителем. Почитал и любил.
Когда не стало Маши, долго еще и мучительно привыкал Семеныч к обрушившемуся на него вторично одиночеству. Конечно, Петя с невесткой постоянно упрашивали его перебраться к ним в город. Но что там ему, в городе этом, делать-то без давно ставшего родным уютного пятистенка, без огорода, без пасеки, на которой всегда так славно отдыхал душой, без отзывчивых и незлобивых односельчан, с которыми за долгие годы сросся накрепко? Так только – обузой для всех быть, топтаться там безо всякого дела на крохотном пятачке городской квартиры, мешая всем. И Семеныч, как ни просили, не дал себя уговорить. Где же помирать еще, как не в родных стенах? Да и лежать хотел, когда придет срок, в землице рядом с Машенькой на старом поселковом погосте под посаженной своими руками березкой.
На легковушке мужиков ехали чересчур медленно, потому что корчащийся в полулежащем положении на откинутом переднем сиденье Сыч то и дело громко с надрывом стонал, как только колесо машины проваливалось в очередную выбоину на дороге. Игорь за руль усадил пожилого, считая его наиболее непредсказуемым. А сам сел за его спиной, рядом со вторым молодым ханориком, придавленным откинутым сиденьем, буквально замершим в неудобной позе с позеленевшим от страха лицом.
«И опять косяка упорол! – гвоздила в голове у Игоря неприятная мыслишка. – Не смог вовремя просечь этого лепилу>[25]!» Самоуверенно понадеялся на то, что он, как всякий лох на его месте, уже сломался и не способен ни на какой решительный поступок. Конечно, еще не знал тогда, что он хирург, а значит, и нервишки у него – будь здоров. Привык, мужичило, людей кромсать... Да, не знал. Но это же не оправдание. Мог бы лишний раз взгляд его до опупения спокойный перехватить, тогда бы сразу, только порог переступил, стало бы про него все понятно. Ладно, этот богом обиженный Сыч... Тому – простительно. Но ему-то, бывшему менту, который с любой придурью человеческой сталкивался не раз...
Теперь приходится опять пожинать плоды своей глупости. Он же, шакал, теперь все карты спутал. Теперь все надо перекраивать, передумывать наново. И главное – пусть бы подрезал, сучок, кого-нибудь из «шестерок», да даже того же Щира, хрен с ним, невелика потеря, так нет – саданул Сыча, которому в определенной мутной ситуации просто цены нет. Теперь всю «мокруху» придется на себя брать. Конечно, при нужде и Солдат полезным окажется, но на самостоятельную «работу» он абсолютно не годится. Может только рядом, на подхвате, тявкать и грызть.
