На этом можно было бы спокойно кончить. Получилось бы почти как у О’Генри — забавный дивертисментик, неожиданное антраша в конце рассказа — автор вприпрыжку убегает за кулисы, читатель, улыбаясь, направляется в кухню варить кофе.
А на самом-то деле кончилось печально. Действительность смешивает жанры. Начнет драму — кончит фарсом. Анекдот обернет трагедией, порой даже дурного вкуса. И нет на нее ни цензуры, ни редактора, ни корректора. Бедный дебил, ввергнутый усилиями отца (да и мы с Алевтиночкой руку приложили, чего уж там) в непосильный для него ад лекций, семинаров, лабораторий, страдал. Веселые жестокие студенты, отлично понимая, как он поступил в институт, издевались над беззащитным. Ассистенты, принимая через силу у него зачеты, брезговали им — глупым, толстым, слюнявым, косноязычным. Как мы брезгуем, отшвыривая с дорожки, спасая (ну не наступать же на нее, противно же!) полураздавленную лягушку. Из-за этого отвратительного чужого сына они ломали свою профессиональную гордость, ущемляли самолюбие и, ненавидя себя и его, ставили, все-таки ставили этот проклятый зачет!
Студентка Копылова Оля, около которой Забодаеву всегда хотелось быть рядом, не улыбалась ему. У нее были длинные черные волосы и красные клубничные губы. Забодаеву казалось, что если их лизнуть, то будет сладко и клубнично. Однажды Забодаев расхрабрился, подошел к Копыловой Оле и протянул конфету «Мишка»: «На! Вкусно!» Оля конфету не взяла, но сказала «спасибо», похлопала по плечу и засмеялась. Очень хорошая и веселая Оля!
— Оля — моя невеста! Я жених! — гордо сообщил Забодаев гардеробщице тете Капе, которая была добрая, и когда он терял шарф или шапку, не кричала на него, как злая гардеробщица тетя Паша.
— Вот и хорошо… бедный ты мой, — вздохнула тетя Капа.
— Я не бедный! Я жених! — закричал сияющий Забодаев.
Назавтра в перерыве между лекциями к Копыловой Оле подошел длинный Юрий Онищенко и обнял ее за плечи. Его, Забодаева, невеста Оля Копылова немножко прижалась и улыбнулась Юрию. Забодаев подобрался и стукнул Онищенко кулаком в бок. «Ишь ты! Глядите-ка! Стррастный мавр Отелло! Молилась ли ты на ночь, Дездемона? Признайся немедленно, Ольга — молилась, честное слово, или нет!» Онищенко ловко подсек ногой, и толстенький Забодаев рухнул. Повозился на полу, неуклюже стал на четвереньки и закряхтел, пытаясь подняться. Онищенко звонко шлепнул его ладонью по пухлому заду: «Так и быть, великодушно прощаю! Дуэль закончена, моя честь восстановлена, вставайте, сэр!» — и поднял поверженного. Штаны у Забодаева оказались мокрыми, из-под брючины потекло. Захохотали все — и Оля Копылова, и она тоже.
