● узнать число войск; кто командует ими и каковы они; каков дух в войсках и каково расположение жителей; нет ли кого из женщин, особенно в окружении царя;
● знать расположение духа самого монарха;
● свести знакомства с его окружением.
Вместе с тем по приезде императора в Вильно начались сплетни, интриги, навязывание сумасбродных планов предстоящей войны.
«Главнокомандующий Барклай де Толли, — писал в этой связи виленский губернатор Леванский, — человек честный, благородный и холодный, часто приходил от того в отчаяние… проекты за проектами, планы и распоряжения, противоречивые друг другу, сыпались как из рога изобилия. Все это, сопряженное с завистью и клеветой, нарушало спокойствие главнокомандующего, отзывалось на его подчиненных». И далее: «Но Барклай непоколебимо продолжал свои распоряжения с той же настойчивостью. Дивиться надобно твердости характера сего полководца».
Было и другое. С приездом императора и увеличением в Вильно наиболее привилегированного сословия гвардейских офицеров участились пьянки и кутежи. Шел сбор «пожертвований» на строительство специального зала на банкет в честь монарха. Стоимость билета на сие благотворительное увеселение доходила аж до 100 рублей! Вильно впал в такую беспечность, словно неприятель был за несколько тысяч верст.
Надо отдать должное французской разведке. Крыша банкетного зала, построенного архитектором немцем Шульцем, должна была рухнуть во время банкета на офицерские и генеральские головы, не исключая и головы самодержца. Однако русскому офицерству на сей раз повезло. Видно, немец-архитектор переусердствовал. Крыша рухнула сразу же после его побега. Все были рады такому обороту, но сходились в том, что это плохое предзнаменование.
Конечно же, не обошлось без парадов и традиционных смотров войск, на двух из коих (несмотря на сопротивление Барклая и русского генералитета) присутствовал посланник Наполеона небезызвестный Нарбонн.
«Меня удивляло, — писал по сему поводу государственный секретарь А. Шишков, — что присланному от Наполеона генералу показывают ученья наших войск. На что это? Затем ли, чтобы сделать ему честь?»
Выказывая любовь к солдафонщине, император и пасхальное богослужение превратил в вахт-парадное действо, усердно репетируя «явление царя народу» с привлечением церковного хора и военного оркестра.
Если к сказанному присовокупить различные непродуманные действия и скоропалительные перемещения должностных лиц, то Вильно накануне войны, по словам современников, напоминал салтыковскую «историю одного города» с великолепным русским головотяпством.
