— Пойдём со мной? Не оглядывайся, и Орфей вернётся вместе с Эвридикой.
* * *
— Если мечом жертвуют ради чаши, то и жезл опустится перед пентаклем[84], — заключил Ульвиг, — ты выбрал Маугли, а не Альберта, значит, землю и возвращение.
Лодки несло течением всё быстрее, туман сгущался, закапал солёный дождь, что предвещало близкий выход из лабиринта. Мы поменялись местами. Маугли пересела в лодку к Кире: та заснула, и Маугли вызвалась сторожить чудеса. Мы с Ульвигом двинулись вперёд, разведывая дорогу, чтобы в случае чего остановиться, так безопаснее. Друид и воин. Раньше и не задумывался о том, что мы оба принадлежали к разным веткам одного древнего племени — кельтов. Но я вырос в Лондоне, пропитанном солярными мифами древних греков, а он докопался до чешских дольменов своего прошлого. Мой корабль плыл по вершинам вечнозелёных — несуществующих — деревьев, а его пересекал кровавые реки и чужие моря. Братья, чьи ветки-пути разошлись. Сейчас это уже часть далёкой истории, никто никогда не прочтёт её, не услышит. Следы на песке, заметаемые ветром.
Во время Карнавала в городе наблюдал за людьми, примеряющими маски. Редко кто искал свою точную копию, чаще — противоположность. Уставшие строгие мужья надевали маски шутов, их круглолицые жёны — маски с точёным профилем надменных графинь. Альберт был прав: они мечтали родиться не собой, а кем-то другим. Люди всегда хотят невозможного. И кто-то посягает на чужую территорию, а кто-то уходит в свои грёзы и сны. Всякий считает себя единственным и неповторимым, героем мифа с судьбой и дорогой, и не замечает, что давно пополнил ряды безликих янусов-близнецов. Мы все — звёздная пыль. Солнце не мать нам, мачеха. Жизнь рождена взрывом Сверхновой. А в ядре у звезды — водород. Всё живое вышло из воды и туда же вернётся. Море у нас в крови, оно и есть наша суть, сердцевина лотоса. Никого не оставило равнодушным. Море — утешение и надежда: знаем, где-то там, за чертой, есть другой берег, где вода кончается, упираясь в сушу, но смотрим за горизонт и не видим его. Дамоклов меч времени во власти апорий Зенона[85]. Живём в застывших моментах, в картинках бытия, создающих видимость движения. И в зависимости от того, что для нас сейчас важно, связываем их в звенья цепи, в причины-следствия, сохраняя в памяти повороты сюжета. Но «летящая стрела неподвижна», а земля раскалывается у нас под ногами. Новый шаг — выбор пути, трещина в сердце: добро-зло, тень-свет, смысл-тщета, мир-война, любовь-одиночество, дом-дорога, музыка-тишина… Вечный двигатель жизни. Идём вперёд и вперёд, расщепляясь на поворотах, теряя себя за слоем слой, меняемся и забываем одни моменты, вспоминая другие. Наша жизнь — цейтраферная съёмка
