Фокусником, которому не нужен зритель. Ловко жонглировал четырьмя предметами на экране. Несколько секунд в замедленной съёмке крупным планом в руках поочерёдно показывались жезл и чаша, ромб и меч. Затем снова всё замелькало, сливаясь в огненный круг, словно жонглировал он горящими факелами. Киноактёру всё равно полон зал или пуст, играя свою роль, за камерой видит лишь режиссёра.
— Сможешь поймать?
Осторожно оглянулась через плечо, пытаясь понять, к кому из зала он обращается. Единственное занятое кресло — моё. Ни души вокруг.
— Нерешительность — признак несчастливой судьбы, — покачал головой он и метнул меч в мою сторону.
Лезвие вошло в сиденье, как в масло, едва успела отскочить в сторону. Кресло издало тихий стон, а я неотрывно смотрела на покачивающуюся бронзовую рукоять с резными узорами в виде трёх догоняющих друг друга спиралей. С трудом вытащив меч, снова взглянула на экран: никого, но за ним мерцал лёгкий свет, словно на ветру плясало пламя от факелов.
— Нужно пройти сквозь экран, — эхом в пустом кинозале прозвучал знакомый голос.
Разрезав полотно, оставила меч на сцене: слишком тяжёлый, чтобы тащить с собой. Заметила золотистую крошку песка на ладонях. Под ногами был тот же песок. Впереди, за экраном, — бесконечно длинный, уходящий в темноту неф с колоннами. В тусклом свете факелов можно было рассмотреть ближайшие из них с высеченными иероглифами, символами звёзд, пирамид, кубов, шаров и сосудов. Я шагнула в зазеркалье, в отражённый коридор свечей. В одной из ниш за колоннами пламя выхватило из темноты край картины. Взяла факел, подошла к ней поближе. Застывший жонглёр. Фокусник, метнувший мне меч. Но на картине поза его напоминала распятие.
Внезапно коридор из свечей исчез в темноте, потом появился снова, по ногам потянуло холодом. Сквозняк погасил на мгновение факелы, точно где-то далеко впереди открыли и закрыли невидимые двери. Волна взвившегося с пола песка больно резанула по икрам. Свет приближался. Многоголосый шёпот заставил потушить факел в песке и вжаться в стену. Спасительная полоска темноты сужалась, и вскоре у ног задрожали тени невидимых за колоннами хозяев голосов. Одна из теней была похожа на птицу с длинным изогнутым клювом. Тень кивала головой в такт глухим и отрывистым, как барабанная дробь, словам на древнем языке. Самого говорящего скрывали звероподобные тени, столпившиеся вокруг двух треугольников на кресте.
— Я не знал людей, которые были бы незначительными.
