Ну и прямо-таки отеческой заботой моего Апанаса. Вот уж кто действительно сумел удивить. Так-то, умом, понимаю, что нету у этого человека кроме меня никого. Ни ребенка, ни зверенка, и пойти ему некуда. Оттого, быть может, и возился со мной, выхаживал. Водкой грудь обтирал, чтоб жар сбить. С ложечки кормил, снадобья заваривал и настои процеживал. Но чтоб ночи не спать, при каждом моем стоне или писке подскакивая — это вот как назвать?
В общем, двадцать девятого августа утром, в день Усекновения главы Иоанна Предтечи, я уже мог вставать. И тут же получил целую проповедь от моего белорусского слуги о необходимости немедленного посещения местной церкви, с целью возблагодарить Господа за чудесное исцеление в Святой праздник. А я — что? Я ничего. Хоть и лютеранин, а идти против не был. Если меня с боков Безсонов с Апанасом поддерживали, стоял и не шатался. Значит, по мнению высокоученого консилиума, вполне был в силах дошагать до места оправления культа.
Тем более что шагать, простите за тавтологию, было всего два шага. В "одолженную" у местного купца коляску меня отнесли на руках, как малого ребенка.
Нужно сказать, Тогульское выгодно отличалось от других алтайских сел, где мне уже довелось побывать. Длинные, "связные", как на туземном говоре назывались строения с встроенной в середину дополнительной комнатой, дома образовывали ровные, словно вычерченные по линейке, улицы. В центре села, неподалеку от церкви, располагались общественные здания — жилище урядника, почта, продовольственные магазины, цейхгауз и усадьбы самых зажиточных тогульцев. Но и вдоль главной, неожиданно — Барнаульской, а не привычно — Московской, улицы красовались толи поместья не бедствующих купцов, толи не слишком богатых помещиков. В общем — все чинно, благообразно, и упорядоченно. Заменить рубленные дома на кирпичные, и легко было бы спутать это Алтайское село с небольшим европейским городком.
Так вот, этот почти немецкий, или какой-нибудь голландский городок, "благодаря" моей болезни, оказался чуть ли не в оккупации. Вечером того же дня, как я свалился без памяти в полуверсте от границы села, сотник собрал "луччих", как он выразился людей и объявил, что дескать — Бог на небе, Царь в столице, а покуда батюшку губернатора лихоманка терзает, он, Безсонов, значит — будет здесь и за Бога и за царя. И если больной на поправку не пойдет, значит — грехи тогульских селян неизбывны, и он, сотник Сибирскаго Казазчьяго войска, от имени Господа и Его Императорского Величества, их за это покарает жестоко.
