То ли я тогда услышала мысли Джайлса, то ли он мои, но только на следующий день от него пришло письмо. Не слишком хорошим корреспондентом был мой бедный братец, ему не хватало моей легкости в обращении со словами, хотя я очень старалась научить его читать и писать. Миссис Граус, которая об этом и не догадывалась, дивилась тому, как же скоро мастера Джайлса выучили письму в школе. Каракули были такими кривыми и неуклюжими, что разобрать его коротенькое послание стоило немалых трудов. Сначала, разумеется, письмом завладела миссис Граус, а мне оставалось выжидать, пока она гадала, что могут означать иероглифы Джайлса. Бедная женщина, я подозреваю, и сама была такой же грамотной — или неграмотной, — как мой брат, так что с грехом пополам сумела расшифровать три четверти письма, а об остальном вынуждена была строить догадки. Когда же я наконец заполучила письмо, то повозилась с ним изрядно. Благодаря этому, а также тому, что я хорошо знала Джайлса, мне удалось понять, о чем идет речь.
Дорогая Фло!
Я должен писать домой раз в две недели, по воскресеньям. Нам на это дают время, и все другие мальчики тоже пишут письма. Я надеюсь, у тебя все хорошо. Надеюсь, у миссис Граус все хорошо. Надеюсь, у Мег, и Мэри, и у Джона все хорошо. У меня все очень хорошо, спасибо. Я не скучаю по дому. Я отстаю в учебе, но это ничего. Другие мальчики смеются надо мной из-за этого, но я не так уж обижаюсь, что смеются. Ну все, до свидания.
Твой любящий брат
Джайлс.
Что это значит «не так уж обижаюсь»? Насколько это «не так уж»? Есть ли другие вещи, которые обижают его больше? Может, к нему пристают, бьют или щиплют, дерут за волосы или поджаривают на огне? Или это просто фигура речи, способ сказать, что ему наплевать на смех мальчиков? А почему он пишет, что не скучает по дому? Зачем тогда вообще об этом упоминать? Объяснение только одно: возможно, он все же грустит по дому, но ему не велели об этом писать, чтобы не волновать домашних. Письмо заставило меня поплакать, а ночью в постели я перечитывала его вновь и вновь, потом спрятала в подушку, чтобы быть хоть чуть поближе к бедняжке Джайлсу.
5
Читая о наших снежных играх с Тео Ванхузером, вы не должны думать, что от его посещений я испытывала ничем не омраченную радость. На самом деле радость омрачалась многим, а больше всего тем, что возникла серьезная помеха моему чтению. Визиты Тео отрывали от книг надолго и часто в самый неподходящий момент, но дело не только в этом. Бывали еще и дни, когда он не являлся. Вы помните, что в таких случаях, находясь в башне, я должна была выглядывать в окно каждые четыре с половиной минуты. Чтобы не ошибиться, я округлила время до четырех минут. Но конечно же у меня по-прежнему не было часов, а о том, чтобы перелезать через перила и нестись по лестнице, чтобы взглянуть на напольные часы в библиотеке, речи быть не могло. Единственным мерилом времени могла служить скорость, с которой я переворачивала страницы, скорость моего чтения. Поэтому, прежде чем утащить новую книгу наверх из библиотеки, я прочитывала несколько страниц и засекала время по часам, чтобы определить, намного ли успеваю продвинуться за четыре минуты. Если на три с половиной страницы, значит, в башенной комнате нужно выглядывать в окно, прочитав именно столько. Такое чтение было сродни тщетным попыткам не заснуть: книга старалась увлечь меня, затянуть в незнакомый мир, созданный ее автором, но какая-то часть меня сопротивлялась пленительному соблазну и мешала сосредоточиться, повторяя:
