В дом Златогоровых явился нежданно; нажал звонок, стоял у двери, слушая стук собственного сердца.
Наконец в дверях с разобранным ружьем и масленкой в руке показался Вадим Петрович.
— Павел? — сказал Златогоров.
— Не ждал?
— Ну проходи, проходи.
Они троекратно, по-мужски, обнялись. Потом их увидела Зинаида Николаевна; и тотчас поднялся шум, визг — из комнат выбежали Майя с Катей.
Сопровождаемый девушками, Павел Николаевич явился к Сергею. С ним он поздоровался сдержанно, словно со старым, хорошим знакомым, так, как если бы они не виделись всего лишь несколько дней и не усматривают во встрече ничего особенного. Из всех присутствующих одна только Катя заметила свет радости, озарившей лицо Сергея. Глаза его повлажнели, в них запрыгали светлячки. Не укрылась от бдительного взора Кати и подчеркнуто мужская сдержанность Павла Николаевича. Пожав Сергею руку, кивнув ему дружески, он сказал:
— Зазнаваться стал.
— Ого, уже и виноват. Не понимаю вас, дядя Паша.
— И понимать нечего. На последнее письмо не ответил?..
— Собираюсь с мыслями, — сказал Сергей, краснея.
— Долго собираешься. Ну да ладно — подождем. Нам, провинциалам, ничего не остается делать, как только ждать знаков внимания от столичных родичей.
Тут вмешался Вадим Петрович:
— Пойдем в кабинет, поможешь мне чистить ружье.
Златогоров взял свояка за плечи, повел в свою комнату.
О цели своего приезда Павел Николаевич сказал сразу же — в ту минуту, когда они шли в кабинет.
— Я перевел на русский язык роман «Соловьиная балка». Ты, случаем, не слышал про такую книгу? Писатель есть у нас на Украине, Любченко.
Белов не заметил нервной белизны, проступившей на лице Вадима Петровича, его сузившихся, потускневших глаз. Златогорова словно подтолкнули сзади, и он, помимо своей воли, ускорил шаг. «Как? — вопрошал он неизвестно кого. — Павел перевел «Соловьиную балку»?.. Ту самую книгу, за которую он, Златогоров, ведет длинную, хитро задуманную войну? Мой свояк?.. Этот олух царя небесного?.. Да может ли такое быть?».
— Ты слышишь меня, Вадим?
Они сели на диван. Павел Николаевич положил ладони на плечи Вадима.
— Что же ты молчишь?
Вадим Петрович озабоченно улыбнулся. Он успел справиться с неожиданно подступившей к сердцу тревогой. Сказал:
— Не хочется тебя огорчать, старик, но издаваться становится все трудней. Особенно в Москве.
— У нас тоже заводят строгие порядки — прижимают жучков, плагиаторов. Но при чем тут серьезные художественные книги? Хороший роман всегда был нужен читателю, а в наше время особенно.
