- Призвав Малха, хозяин стал говорить ему о ней, чтобы он взял ее в супружество. Но Малх отговаривался тем, что он-де христианин, а по закону христианскому нельзя жить с чужой женой. Тогда сарацин, придя в ярость, извлек меч и хотел умертвить Малха, и если бы тот не поспешил в знак своего согласия обнять шею той женщины, то господин его пролил бы его кровь. Когда наступила ночь...
Старец Варнава закашлялся. Терюхане тоже. Петруня разрумянился, беспокойно заерзал на скамье, едва не столкнул своего соседа Лобку Чанаева. Тот взмахнул ногой, но удержался, сердито ударив локтем нескладного парня.
- Когда наступила ночь... - оглядел всех смиренно Варнава, - Малх взял ту женщину с собой в пещеру. И вот что рассказал о проведенной ночи преподобный Малх.
Варнава перекрестился. Заслушавшийся до крайности Петруня Танзаров, хотя и язычник он был, а в рассеянности и сам чуть было, глядя на старца, не перекрестился. Уж очень хотелось ему знать, что было дальше с Малхом. Заметив это, Несмеянка строго сдвинул брови. Сиди, мол, не расстраивайся!
- Вместо радости, - рассказывал потом преподобный, - объяла меня скорбь, и вместо утешения - тоска. Мы гнушались друг другом и ничего не смели друг другу сказать. Тогда я совершенно познал всю тяготу моего плена и стал скорбеть о моей пустыне и стадах овец. "До того ли я дошел, окаянный? До того ли грехи мои привели меня, чтобы мне уже в старости погубить девство мое и стать мужем чужой жены?! Какую пользу принесло мне, что я и дом, и родителей, и женитьбу - все оставил в юности ради бога, если я ныне сделаю то, что презрел с самого начала? Что же мы сотворим, о душе моя?! Погибнем или победим? Дождемся ли благодетельной руки божией или убием себя мечом сами? Возврати меч свой, о душе моя! Нам надлежит бояться более твоей смерти, нежели смерти тела, ибо и для целомудренного девства есть свое мученичество".
Вдруг Варнава горячо воскликнул:
- Пусть я буду лучше лежать в сей пустыне, как мученик, мертвым без погребения, и сам буду для себя мучеником и мучителем!
Осмотрев строгим взглядом терюхан, он снова спокойно продолжал:
- С оными словами преподобный Малх поднялся с земли, извлек из ножен меч, который блестел в темноте и, обратив его острым концом к своей груди, сказал: "Живи себе, жена! И лучше пусть я буду для тебя мертвым мучеником, нежели живым мужем!"
Несмеянка серьезно и решительно прервал речь старца.
- Скажи нам, святой отец... Откуда же у раба мог быть меч? Да у раба к тому же плененного?..
