- Меховщика Гринберга... Мордва шкуры ему носит... Старик верный, не бойся... Свой человек.
Рассматривая со всех сторон гостя, повеселел Несмеянка.
- А я думал, ты не придешь! Где стали?
- В урочище под Татинцем. Напротив большой остров. Берег высокий, все видно... Караульных поставили в горах. Побывай.
Несмеянка покачал головой.
- Куда же мне?! И-их, дорогой мой! Ты не знаешь! Да садись! Чего ты?!.
Когда сели, Несмеянка крикнул:
- Семен Трифонов! Иди!
Послышалась возня в сенях, дверь отворилась. В горницу смущенно и робко вошел коренастый, крепкого сложения крестьянин. Низко поклонился:
- Мир вам!
- Смиренным бог помогает! - шутливо ответил Сыч, так же низко кланяясь вошедшему. Глаза его лукаво смотрели на Семена. - Где ни бывал я, везде смирение - богу угождение, уму - облегчение, душе - спасение, дому терпение, а начальству - удобство. У мордвы, может, и не так. Не знаю.
- Я не мордвин - православный... - добродушно откликнулся на слова цыгана Семен Трифонов. В руках он мял войлочную шапку.
- Здешний он - дальнеконстантиновский, монастырский тяглец. Вот... Скрывается у меня.
- Что так? - удивился Сыч.
- Жена блудит, а его еретиком объявили. В селе Кочунове мужики не пускали в церковь крестьян соседнего помещика Собакина... Собакинские люди взяли да побили в церкви той окна, а священника, шедшего на увещевание с крестом в руке, связали и хотели в реке утопить... А на суде главным заводчиком объявили Семена Трифонова. Ловят его, чтобы в цепь заковать.
Семен Трифонов вздохнул, опустил глаза:
- Я только дьячка Микиту за бороду дернул! Больше ничего. Он у нас поросенка летось своровал.
Цыгана охватило любопытство:
- С кем же твоя баба-то?
- Старца рыжего, на грех, поселил в лесу, в келье, епископ Димитрий... Проповедника... - печальным голосом ответил Семен. - Она с ним вот...
- Э-эх, брат! - вздохнул Несмеянка. - Исходил я всю Украину, Донецкие земли, Поволжье - и устал от человеческого горя.
Не успел сказать он эти слова, как под окнами поднялся шум. Несмеянка выбежал на волю, а вернувшись, грустно произнес:
- Опять! Каждый день! Идут наши, сескинские.
В горницу набился народ. Оказывается, сегодня их взбудоражили слухи о прибытии из Нижнего в Суроватиху еще нескольких монахов и толмачей. Каждый день новости!
Зло и скучно завопили старики, размахивая руками; мычали себе в бороду пожилые люди, проклиная монахов; причитали женщины.
- Чего шумите? - сказал Несмеянка, когда стихло. - Не первый же день это! Нытьем беду не заглушишь!
