Долгое молчание, потом:
— Папа?
Он закрыл глаза, откинул голову назад, чувствуя, как сердце расширяется почти болезненно. Волк боролся с человеком, который знал, что дочь его ненавидит. Никогда не хотела увидеться с ним, никогда. Она присутствовала при смерти матери.
— Стелла? — Он себе представить не мог, что могло заставить ее прервать почти сорокалетнее молчание. — Как ты там? Что-то случилось?
Кого-нибудь для нее убить? Взорвать здание? Хоть что-нибудь для нее сделать.
Она проглотила слюну — слышно было по телефону. Он ждал, что сейчас она повесит трубку.
Но она заговорила снова, четким деловым голосом, и страдание, которым было окрашено слово «папа», в нем не слышалось.
— Я подумала, не мог бы рассмотреть мою просьбу об одном одолжении?
— Что именно тебе нужно?
Он мог бы гордиться, каким ровным голосом спросил. Всегда лучше знать, во что влезаешь, сказал он себе. Ему хотелось крикнуть, что пусть просит чего угодно, но он не хотел ее пугать.
— Я руковожу ведомством, которое определяет детей в приемные семьи, — сказала она, будто он этого не знал. Будто братья не сказали ей, что он выжимает из них подробности о том, как она живет и что делает.
Он надеялся, что она не узнала о судьбе своего экс-бойфренда, который не хотел от нее отлипать. Нет, убивать его не пришлось, хотя явная готовность это сделать помогла убедить бывшего, что он очень хочет переехать на жительство в другой штат, не оставив адреса.
— Я знаю, — ответил он, потому что она, кажется, ждала ответа.
— Тут одна вещь… — Она запнулась. — Знаешь, это была не лучшая мысль.
Он снова ее терял. Глубоко дыша, чтобы не поддаться панике и ни в коем случае не выразить ее голосом, он спросил:
— Может быть, ты все-таки мне расскажешь? Или у тебя есть какой-то лучший вариант?
— Я все помню. Я помню, как ты вот так говорил с мамой. Она была на грани истерики, готовая швыряться книгами или посудой, а ты спокойно садился и говорил: «Может быть, ты все-таки мне расскажешь?»
Она хочет говорить о матери? Сейчас? О том единственном разе, когда ему надо было сохранять спокойствие — и не получилось? Он сам не знал, что он вервольф, пока не оказалось слишком поздно. Пока не убил свою жену и любовника, которого она завела, пока Дэвид сражался за Бога и Родину, которые оба его забыли. Она подождала, пока он вернулся домой, и тогда сказала, что уходит. Это была ошибка, о которой она не успела пожалеть. Зато ему теперь придется сожалеть вечно.
