Больше того! Когда по пути в Новогрозненское мы разговорились на блокпосту с нашим офицером, то, узнав, к кому и зачем мы едем, он сказал: «Часа два назад Масхадов был там. Не знаю, там ли он еще или уже уехал…» Сказал так, как раньше один председатель колхоза говорил о другом председателе колхоза, с которым только что виделся на совещании в райкоме партии.
Да, все знали, что именитые дудаевские командиры собирались в Новогрозненском. Но только не видел я там ни дотов, ни дзотов, ни того, что в военной пропаганде называется «базами противника». Обыкновенные сельские дома — видел, женщин, развешивающих белье, — видел, детей, бегающих по улицам, — видел… И мужчин, молодых и старых, естественно, тоже. И тех, кто войны не хочет, и тех, кто к войне привык.
Только система «Град» не различает, кто есть кто: она бьет по живому, по всему живому. Только бомбам и снарядам все равно, что будет на их пути: окопы или огород с копающимся в земле стариком. И потому только сейчас понимаю слова одного полевого командира: «Ну бомбили бы на самом деле наши базы, наши позиции. Война есть война, и по крайней мере знаешь, за что гибнешь. Но мирный-то народ при чем? Женщинам — за что? Детям — за что?..»
Только одну причину вижу, почему вдруг сейчас вспомнили о Новогрозненском: именно там идут пусть хрупкие, но переговоры о судьбах российских же пленных. Допустить успех в них — значит приблизить окончание этой бессмысленной войны.
Есть, правда, еще одна причина, о которой все больше и больше думаю. Деньги.
На восстановление Грозного были выделены миллиарды и миллиарды, которые так до сих пор и не ясно кому достались. Кончились деньги — даешь Гудермес! — пока и он не превратится во второй Грозный. Снова миллиарды и миллиарды. Но те, кто затеял эту новую операцию (возможно, в школе они получали двойки не только по истории и по военной подготовке, но и по географии), не в курсе, что селение Новогрозненское — не город Грозный и не город Гудермес, для восстановления которого снова откроется денежный мешок.
Просто селение, село, которых так много по всей России.
Перечитав репортаж и написанный спустя две недели комментарий (они для меня — одно целое из 96-го), я не стал в них менять ни одного предложения.
Включая последнюю фразу: «Чтобы Россия выиграла, Россия должна проиграть эту войну», за которую кто-то из жириновцев злобно рыкнул на меня в Госдуме, а кто-то из более спокойных посоветовал не забывать, что сейчас мое слово уже не просто журналистское, а депутатское.
