Атала почти не противилась мне, миг блаженства близился, как вдруг ослепительная вспышка, сопровождаемая громовым раскатом, прорезает толщу тьмы, озаряя лес, полня его запахом серы, и валит дерево у самых наших ног. Мы бросаемся бежать. О, чудо! — в наступившей внезапно тишине раздается звон колокола. Застыв на месте, мы прислушиваемся к звуку, такому непривычному в девственном краю.
И тут до нас доносится собачий лай, он близится, становится громче, и вот уже пес радостно визжит и прыгает вокруг нас, вслед за ним из лесного мрака появляется старик-отшельник с фонариком в руке и, завидя нас, восклицает: «Слава Создателю! Я уже давно вас ищу! Едва началась гроза, наша собака почуяла вас и привела меня сюда. Милостивый Боже, да они совсем еще дети! Как, должно быть, измучились, бедняжки! Ну, теперь все хорошо: вот медвежья шкура, пусть в нее завернется молодая женщина, а в этой тыквенной бутылке немного вина. Хвала Всевышнему во всех его деяниях, ибо велико его милосердие и неистощима доброта».
Атала бросилась к ногам священнослужителя. «Вождь молитвы, — сказала она, — я христианка, ты мой спаситель, посланный самим небом». — «Дочь моя, — ответил тот, поднимая ее с колен, — по ночам и в грозу мы всегда звоним в колокол, чтобы путники нашли дорогу к миссии; кроме того, по примеру наших братьев в Альпах и в Ливане, мы обучили этого пса отыскивать заблудившихся в лесу». Я слушал отшельника и не верил своим ушам, мне казалось — я вижу сон, так невероятно было подобное сострадание в смертном человеке. При неверном свете фонаря я все же различал, как намокли волосы и борода у старика, как расцарапаны колючками ноги, руки, лицо. «Старец, — вскричал я наконец, — откуда у тебя такое мужество? Неужели ты не боялся, что тебя убьет молнией?» — «Боялся? — повторил он даже с какой-то запальчивостью. — Боялся, когда людям грозила опасность и я мог помочь им? Каким бы я был негодным слугою Христа!» — «Знай же, — возразил я, — что я не христианин». — «Юноша, — ответил он, — разве я спросил тебя о твоей вере? Иисус не сказал: „Кровью своей я омою вот этого, а не того“. Он принял смерть равно за язычника и иудея, и все люди были для него братьями и страдальцами. Помощь моя ничтожна, в других миссиях сделали бы для вас куда больше, но не священников надо славить за это. Слабосильные отшельники, мы лишь несовершенные орудия воли Божией. Найдется ли столь трусливый воин, который обратится в бегство, когда его вождь, увенчанный тернием и с крестом в руках, поспешает на выручку людям?»
