Это был еще не нокаут, но нокдаун. Состояние, в котором пребывал Джонатан Браун, можно было охарактеризовать боксерским термином «грогги». Нейтралитет, о котором говорил Астафьев, был равнозначен молчаливой поддержке. И без того не слишком высокий рейтинг американского президента в этом случае оказался бы под угрозой резкого падения.
Он представил себе реакцию пентагоновских «ястребов», контролирующих погоду на земном шаре, и содрогнулся. Даже от единомышленников нельзя было ожидать одобрения, а уж политические противники обрушатся на него с такой критикой, после которой он рискует стать уже не «черным», а «красным». Потом вовек не отмоешься. Обвинение первого лица Соединенных Штатов в прокремлевских настроениях равнозначно обвинению в предательстве национальных интересов.
Джонатан Браун не хотел прослыть предателем. Он намеревался баллотироваться на второй срок и еще несколько лет пребывать в Белом доме, почивая на лаврах миротворца. Бездействие? С таким же успехом российский президент мог потребовать от него выступить с заявлением о развороте политического курса на сто восемьдесят градусов.
– Вы преувеличиваете мои возможности, – заговорил Браун, когда первый шок прошел, сменившись внезапной опустошенностью. – Американские массмедиа обладают свободой слова, о которой нам, президентам, остается лишь мечтать. Сенат, Совет национальной безопасности и прочие институты власти также не зависят от моего мнения.
– Разумеется, – сказал Астафьев. – Российская Дума тоже принимает решения без всякого давления с моей стороны. Тем не менее эти решения всегда укладываются в рамки достигнутых с вами, господин президент, устных договоренностей. Иран, Афганистан, Северная Корея… Совместными усилиями мы достигли там многого, а добьемся еще лучших результатов, если будем продолжать действовать согласованно.
На этот раз доводы Астафьева не возымели своего действия. Загнанный в угол, Джонатан Браун повел себя как любой человек в его положении, то есть довольно агрессивно.
– Прошу извинить меня, – сказал он, – но прежде чем согласиться или отказаться, я должен хорошо подумать.
– Сколько? – коротко спросил Астафьев.
Переводчик по собственной инициативе придал вопросу более вежливую и доходчивую форму:
– Сколько времени вам для этого понадобится?
– Не знаю, – был ответ. – Посол известит вас о моем решении.
Это означало, что, скорее всего, решение американского посла будет отрицательным, ведь гораздо проще позвонить по телефону лично, чем задействовать сложную бюрократическую машину, без которой, впрочем, международная дипломатия не способна функционировать. Через послов обычно говорят «нет», чтобы избавить себя от излишних переживаний и неприятных эмоций.
