— Что ты потерял?
— Деньги. Твои и мои.
— Не понимаю!
— Я все вложил в фонд, обанкротившийся после дела Мейдоффа.[7]
— Ты шутишь?
Но нет, Мило был как никогда серьезен.
— Все погорели на этом деле: крупные банки, известные адвокаты, политики, актеры, Спилберг, Малкович и даже Эли Визель,[8] — сказал он извиняющимся голосом.
— Что у меня осталось, кроме дома?
— Дом пришлось заложить три месяца назад. Честно говоря, тебе нечем даже заплатить налог на недвижимость.
— А… а как же твоя машина? Она, наверное, стоит больше миллиона долларов…
— Два миллиона. Но я уже месяц ставлю ее у соседки, скрываясь от полиции!
Некоторое время я сидел молча, переваривая услышанное. Вдруг в голове мелькнула мысль.
— Я не верю! Ты придумал эту историю, чтобы я сел за работу, да?
— К несчастью, нет.
Я достал телефон и набрал номер финансового комитета, который занимался моими налогами и имел доступ ко всем моим счетам. Привычный собеседник подтвердил, что я банкрот. Он якобы постоянно напоминал об этом, присылая письма и оставляя сообщения на автоответчике.
Интересно, когда я в последний раз проверял почту или отвечал на телефонный звонок?
Придя в себя, я понял, что меня не пугает случившееся и я не горю желанием наброситься на Мило и набить ему морду. Я просто очень устал.
— Послушай, Том, мы выпутывались из более сложных ситуаций, — аккуратно начал он.
— Мило, ты хоть понимаешь, что наделал?
— Ты можешь все исправить. Если вовремя закончишь роман, дела снова пойдут в гору, — заверил он меня.
— Думаешь, я смогу накатать пятьсот страниц за три месяца?
— Несколько глав уже написано, ты сам говорил.
Я уронил голову на руки. Ему не понять того чувства беспомощности, которое навалилось на меня уже давно и никак не хотело отпускать.
— Мило, я битый час объясняю, что опустошен, что мое воображение иссякло, а мозг ссохся и из него не выжать ни капли. Я не могу сесть за книгу только потому, что у нас нет денег. Все кончено!
Но мой друг не сдавался:
— Ты же говорил, что не можешь жить без творчества, что только оно позволяет тебе сохранять душевное равновесие!
— Значит, я ошибался и самое ужасное для меня — это лишиться любви.
— Неужели ты не понимаешь, что разрушаешь себя из-за придуманной проблемы?
— Придуманной? Ты не веришь в любовь?
— Верю, конечно. Но нельзя же так серьезно относиться к этой дурацкой идее родственных душ. Как будто в мире есть люди, идеально подходящие друг другу…
— Ах так? Значит, глупо надеяться, что существует человек, способный осчастливить тебя? Человек, с которым ты захочешь провести всю свою жизнь?
