В памяти всплыла какая-то песенка десятилетней, наверное, давности:
...Золотая, как солнце, кожа,
Тоненькие каблучки.
Узел волос из шёлка,
Складки платья легки...
Мулатка просто прохожая,
Просто прохожая...
Где это было, когда это было- во сне, наяву?
Настроение почему-то совсем испортилось. Я изо всех сил пнул пустую молочную бутылку, втянул голову в плечи, сунул кулаки в карманы и пошёл на кафедру оперативной хирургии. Она была в двух трамвайных остановках, но я пошёл пешком. Полил довольно сильный, довольно холодный и довольно противный дождь. У меня не было ни куртки, ни зонтика, но мне стало глубоко наплевать.
9. Это я, Санечка
Один из моих самых любимых персонажей русской классической литературы, Пьер Безухов, в самом начале романа "Война и мир" предстаёт перед нами 20-летним бастардом, только что из Парижа. Весь первый том богатый бездельник только и делает, что задумывается над вопросами- "Кто я"? "Откуда всё взялось"? "Какая сила управляет всем"? Помните, наверное.
Я родился в СССР почти на 200 лет позже, в стране давно победившего социализма, ещё при Никите Хрущёве, обещавшем в 1980-м коммунизм, который потом осторожно заменили "развитым социализмом". Вторая половина 20-го века была не временем войны, а мира, акселерации и научно-технического прогресса, поэтому стадию безуховских вопросов я проскочил в 15 лет, когда мы "проходили" Толстого в 9-м классе. В 16 я уже только и думал, как бы после 10-го класса не ударить лицом в грязь, успешно сдать вступительные экзамены в институт, поступить и не остаться, так сказать, за бортом жизни. В 17, уже на первом курсе, меня волновали только латынь, нормальная анатомия и гистология; в 18-биохимия и микробиология, в 19... Стоп, в 19 лет я вдруг с удивлением обнаружил, что меня волнуют девушки!
Да, на 3-м курсе института, ранней весной, я вдруг точно очнулся от какого-то то ли сна, то ли умопомрачения. Однажды, в погожий солнечный денёк, я поглядел вокруг, и был просто поражён тем, сколько же вокруг разных девочек, девчат, девушек, женщин, дам, гражданок, мисс и миссис, синьор и синьорит- и все красивые, все похожие и не похожие друг на друга.
Нет, я и раньше замечал такое явление природы, как женская красота, но как бы нехотя соглашаясь с кем-то: "Ну да, красивая", а сейчас хотелось прыгать от восторга и орать во всё горло : "Красивая! Красивая!! Да, Красивая!!!"
Красивые почему-то были все- и школьницы в чёрных передничках, бегущие по весенним улицам смеющейся стайкой; и студентки, весело выходящие покурить в перерывах между лекциями; и лаборантки с кафедр; и больные в палатах; и даже преподавательницы. Так, в Наталью Степановну Войнаровскую, нашего микробиолога, я немедленно влюбился под мартовскую капель, влюбился до слёз, до судорог каких-то. Глупо, конечно- она была выше и крупнее меня, дородная, спокойная женщина, с огромной грудью и узловатыми коленками, ровесница матери. Но не она одна- в ту пору почти каждая встретившаяся мне особа женского пола, независимо от возраста, вызывала восторг, энтузиазм, желание сделать хоть что-то, пусть нелепое, пусть глупое, лишь бы она улыбнулась, лишь бы обратила на меня внимание.
