На ставших ватными ногах Лидия прошла по коридору и толкнула первую попавшуюся дверь. Не зажигая света, она прислонилась к шкафам с костюмами и зарыдала, обхватив голову ладонями и раскачиваясь из стороны в сторону. Затихнув, она еще какое-то время стояла, ничего не соображая, с шумом в голове. Но постепенно к ней вернулось чувство реальности, и она, сжав кулаки и ударяя ими по стене, словно закрепляя сказанное, поклялась себе, что теперь только неудача на сцене сможет заставить ее заплакать. Слезы — это роскошь и ими надо платить за самое дорогое в жизни, а теперь единственным предназначением ее был балет. Ее уже не интересовало, была ли ее жертва оправдана, или новая роль и так была назначена ей. Все это уже отошло в прошлое. Впереди была вся жизнь, и она намерена была прожить ее, танцуя. Как амазонка с выжженной грудью, чье предназначение — битва.
Уже через несколько месяцев, не дожидаясь долгожданной премьеры возобновленного «Щелкунчика», Лидия получила приглашение выступить в частной антрепризе в балетах Фокина. «Шопениана», которую теперь называли «Сильфиды», и «Призрак розы» стали знамениты благодаря огромному успеху в Европе и вызывали восторженный интерес у петербургской публики. Стали появляться газетные рецензии, полные похвал не только самой постановке, но и исполнению главных партий. Имена Лидии Левиной и Михаила Суворова были связаны в них массой превосходных эпитетов.
Лидии трудно было не замечать пристального внимания Мишеля. Казалось, он все время решает для себя загадку ее таинственного каприза и не может понять, для чего ей это понадобилось. Его вопросительный взгляд преследовал ее везде. На репетициях, где теперь они часто танцевали вдвоем, она чувствовала его руки на своей талии уже не как руки партнера, они пытались разбудить в ней воспоминание о том мгновении, когда его прикосновения разожгли в ней страсть. Это сердило Лидию, потому что Мишелю почти удавалось это сделать. Она же сопротивлялась изо всех сил, ненавидя не его — нет, себя за свою слабость перед природой, перед той неведомой силой, которая против ее воли разжигала в ней желание испытать еще раз поразивший ее восторг. Вернувшись домой из Стрельны, она, сжав зубы и борясь с омерзением к самой себе, поклялась, что ни одному мужчине она не позволит прикоснуться к себе, никогда, никогда! И теперь она презирала себя за готовность нарушить эту клятву. Лидии не жалко было Мишеля. Она не связывала то, что произошло между ними, с его любовью, она вообще не понимала, как любовь с этим связана. Для нее любовь была волшебным состоянием души, когда забываешь обо всем земном. При чем тут тело? Ее жестокая холодность с Мишелем была неосознанной и ранила его тем глубже.
