Итак, свалка безоружных с озверелыми ребятами, у которых припрятаны ножи и бритвы. На стороне Андрея — старики, растерявшиеся и просто трусы.
Если б можно было отдать это барахло без потери достоинства, Андрей отдал бы, но подчиниться насилию — никогда! А свалка на ходу поезда, несмотря на его решимость и силу, — это гибель.
Земляк
Карзубый уделяет Андрею массу внимания.
Перед отправкой он еще раз предлагает:
— Как вы будете спать на полу? Давайте ваши вещи.
— Спасибо. Я привык спать сидя…
— Хорошенькая привычка!
Карзубый не унимается:
— Вы сами откуда?
— Из Ленинграда…
— Там родились?
— Нет, я родился на Украине.
— На Украине? А в каком городе?
— В городе Ч.
— В Ч.?
Глаза Карзубого широко раскрыты. Он больше не щурится.
— А как ваша фамилия?
— Быстров.
— А ваш папа был врач?
Пришла очередь удивляться Андрею.
— Откуда вы знаете?
— А вы помните сапожный магазин на Дворянской против банка?
— В одной половине часовщик, а в другой сапожник?
— Ну конечно же! Ой! — задыхается Карзубый. Он взволнован, он хватает Андрея за руку…
— А хозяин — высокий старик с узкой седой бородой, — вспоминает Андрей.
— Так это мой папа…
— А на тротуаре на стуле полная дама в ситцевом платье вяжет чулок?
— Так это моя мама.
— …и двое ребят, — уже сочиняет Андрей.
— …так это мы с братом! Послушайте, кладите ваши шмутки рядом со мной, забирайтесь сами и будьте абсолютно спокойны.
Карты или Александр Дюма?
Двадцати летний юбилей Октября сам по себе, а вагон с сорока двумя з/к сам по себе.
Идет он куда-то в неизвестное, освещенный стеариновым огарком, весь сотрясающийся, гремит колесами. По крыше, стуча сапогами, бегает охрана. Никто больше не говорит об амнистии.
— Слушайте, — шепчет Карзубый на ухо Андрею, — рассказывайте что-нибудь, иначе будут карты…
У Андрея странное чувство. Он понимает — предстоит испытание силы слова, единственное в своем роде состязание искусства с инстинктом. Может быть, битва не на жизнь, а на смерть. Воровские рассказы были бы вернее всего, но он их почти не знает, тюремных сохранилось в памяти слишком мало.
На помощь, великие мастера сюжетного рассказа, Дюма, Скотт, Конан Дойл, Мопассан, Эдгар По, и в первую очередь непревзойденный Дюма! Спасайте!
— Хотите слушать роман? — небрежно спрашивает Карзубый.
— Давай, давай!
— Валяй, завинчивай!
— Только, чтоб забористо! — несется из утонувших во тьме углов.
Андрей устраивается удобней и начинает.
Дрожит, скрипит вагон, выстукивают колеса. Пламя огарка колеблется от сквозняков. Дрожат, прыгают тени. Свеча гаснет и загорается вновь. Все лица обращены к Андрею. Таинственный остров Монте-Кристо, алмазы, золото, несчетное богатство, таинственная власть.
