Он задохнулся от первой же затяжки, грудь и горло рванул кашель, на глазах выступили слёзы. «Пора бы за год и привыкнуть», — упрекнул себя Телков. Но его здоровый организм ну никак не желал мириться с отравой.
— Зачем себя мучаешь? Не идёт, ну и брось ты это курево к едрёной Фене, — посоветовал живописец.
— Надо. Требует служба, — вздохнул лейтенант. — Говорил я однажды с писателем, который в магазине подписывал свои книги. Когда-то он и сам работал у нас, на Петровке. Так вот этот писатель мне сказал так: «Запомни, Владимир, два золотых правила. Во-первых: никогда не садись к входу спиной. Только лицом. А во-вторых: хороший оперативник всегда держит в том кармане, где пистолет, сигареты и зажигалку».
— Вместо патронов? — удивился Козлов.
— И я сразу не понял. А как оказалось, для того чтобы не насторожился преступник, ну, когда ты в решающий миг сунешь руку за пистолетом. До этого ты то и дело доставал сигареты и зажигалку. Вот он и тогда подумает то же самое: мол, хочет закурить. Потому и курю, — пояснил опер.
— А ты держи в кармане леденцы. Достал и пососал. Потом снова. И никакого вреда, — посоветовал Козлов.
«А художник не так-то прост. Вот она, народная смекалка! — уважительно подумал Телков. — Как же я сам недотумкал?»
— А как первое правило? Всегда сидишь лицом? — спросил живописец, заинтересовавшись советами опытного оперативника.
— Не так что бы уж всегда, — уклончиво ответил Телков, не желая вдаваться в подробности.
Тогда, дня через два после беседы с писателем, он повёл Люсю в кинотеатр и там, в зале, устроился к экрану спиной, зато лицом к входу, изумив Люсю и насмешив зрителей, сидевших позади. Но об этом лучше было не вспоминать. Видно, в то золотое правило была заложена тонкость, которую он пока не усёк.
Они проехали в метро под Москвой-рекой, вышли на поверхность в другом, тоже старом районе столицы. За это время Телков, стараясь усыпить длительность Моржового, кашляя и задыхаясь, выкурил ещё три сигареты. Он думал о четвёртой с тоской. Но наконец Козлов привёл своего охранителя в тихий кривой переулок, во двор старого пятиэтажного дома. Жил он на чердаке, перестроенном под мастерские.
— Ну, мент, держи, — бодро произнёс художник, остановившись перед подъездом, и протянул ладонь.
Телков её пожал и предупредил:
— Войдёте, когда скажу. — И, проверив, на месте ли пистолет, первым шагнул в подъезд.
— Но учти. Если ты ко мне, то чтобы без обиды. Мол, Егорыч жмот. Я вылакал всё позавчера, — почти угрожающе предостерёг живописец.
