“Заткнись!” заорала правая голова на левую, “мы загибаемся!”
Зэйфод крепко сжал оставшуюся банку пива, отчего ему стало поспокойнее.
“Послушайте, парни,” продолжил он через секунду, успокоившись и подумав. Чиновники молчали. Разговоры на этом уровне были не тем,к чему они стремились. “Я только хотел узнать,” настаивал Зафод, “во что вы меня втягиваете.”
Он ткнул пальцем в монитор, по которому бежали, подпрыгивая, показания приборов. Для него они не имели никакого смысла, но то, как они выглядели, ему совсем не нравилось. Там были сплошные закорючки с кучей длинных чисел и прочей ерунды.
– Может, корабль грозит развалиться, а? – заорал Зэйфод. – Его трюм полон эпсилонических излучающих аористовых стержней или чего-то такого, что изжарит прошлое в этом секторе космоса на хрен знает сколько лет назад, и он разваливается. Дело в этом? Мы спускаемся, чтобы обнаружить это? Получается, я покину место крушения с еще большим количеством голов?
– Он не мог потерпеть крушение, – настойчиво повторил чиновник. – Корабль гарантировано точно полностью безопасен. Он не может развалиться.
– Почему же вы так жаждете его осмотреть?
– Нам нравится осматривать все, что полностью безопасно.
– Мяаааууу!
– Мистер Библброкс, – терпеливо сказал чиновник, – позвольте напомнить, что вы взялись за эту работу.
– Да, а может мне внезапно не захочется ее выполнять. Я что, похож на человека совершенно без моральных этих самых, как они называются, эти моральные штуки?
– Принципов?
– Принципов, спасибо, совсем? Ну?
Двое чиновников спокойно ждали. Чтобы было легче коротать время, они иногда покашливали. Зэйфод вздохнул с выражением «куда катится этот мир», снимая с себя всякую ответственность, и крутанулся в кресле.
– Корабль? – позвал он.
– Ага? – откликнулся корабль.
– Делай как я.
Корабль поразмыслил над этим несколько милисекунд и, проверив и перепроверив изоляцию всех своих усиленных переборок, начал медленно и неумолимо опускаться на огромную глубину в рассеяном свете прожекторов.
Пятьсот футов.
Тысяча.
Две тысячи.
Здесь, под давлением почти семьдесят атмосфер, в ледяных глубинах, куда не проникает свет, природа хранит плоды своего самого больного воображения. В выбеленном прожекторами пространстве замаячила пара ночных кошмаров длиной около фута. Они зевнули и снова растворились в черноте.
Две с половиной тысячи футов.
На размытой границе света от корабельных прожекторов порхнуло несколько постыдных тайн с глазами на стебельках.
