— Уехать?
— Женщины в твоем возрасте обычно обнаруживают, что им хочется чего-то большего от жизни. Уезжай в большой город. Выходи замуж, роди ребенка, сделай меня наконец прабабушкой. Борис — замечательный человек, и с ним приятно работать, но пришло время что-то менять. Кроме того, — добавила она с легкостью, — этот дом будет слишком большим для тебя одной.
— Бабушка, надеюсь, ты не говоришь о…
— Нет, я не говорю о смерти. Всего лишь о пансионате для пожилых людей в Клермонте.
— Нет, бабушка! Ты же говорила, что ни за что на свете не захочешь там оказаться.
— Да, говорила. Но, Мими, у меня там будет компания. Половина членов моего клуба живет в Клермонте. Там есть бассейн, видеозал, парк и кегельбан. А кроме того, рейсовый автобус до города. Готовить самой не надо, а жить можно в отдельной комнате. А уж мужчин моего возраста больше, чем в клубе бинго.
— Но ты не будешь счастлива.
Бабушка Нона строго взглянула на нее.
— Я буду еще менее счастлива, сознавая, что моя внучка не смогла устроить свою жизнь из-за меня.
В полночь в небольшой квартирке над супермаркетом раздался телефонный звонок.
Минут десять спустя позвонили в дверь.
— Входите, — Арно Швайрон поспешно запахнул махровый халат. — Пожалуйста, заходите. Сэр, я хотел сказать, мистер Сент-Джеймс, для меня это честь.
Тяжело вздохнув, не в силах взглянуть в лицо убитого горем человека, Гибсон вошел в тускло освещенную комнату. На полу стояли коробки и собранные чемоданы. На раскладном стуле громоздилась целая кипа книг.
— Простите, я, кажется, разбудил вас, — проговорил он, указывая на смятое одеяло и подушку на стареньком диване.
— Что вы, в последнее время я вообще мало сплю, — отвечал Арно. — Сварить вам кофе? Может, чаю? У меня здесь есть вино. Сладкое, из деревни в Германии, где я родился.
— Нет, нет, благодарю вас. Я зашел ненадолго, — Гибсон смущенно помялся. — Мими сказала, что вы… вы хотели поговорить со мной. Я пришел поговорить, но, боюсь, времени выпить у меня нет.
Прими он приглашение, пришлось бы остаться надолго. А Гибсон все еще не был уверен, выдержит ли. И вдруг он увидел ее — в углу комнаты. Помимо его воли эта вещь привлекла его внимание.
Колыбель была старая, вся перевязанная какими-то тесемками. На матрасике спал ребенок, одетый в голубую махровую кофточку. Он лежал на животике, раскинув ножки, так что его попка в подгузнике казалась выше головы. Лобик был нахмурен, и Гибсону показалось, что это выражение печали. Он уже было отвернулся, когда крохотный ротик открылся и принялся с жадностью сосать палец.
