— Вижу и припоминаю теперь, — сказал лама. — Это, наверно, твой Бык. Верно также и то, что пришло двое людей, чтобы все приготовить.
— Это солдаты — белые солдаты. Что сказал жрец? Знамение быка — знак войны и вооруженных людей. Служитель Божий, это то, чего я ищу.
— Верно. Это верно. — Лама пристально смотрел на девиз, горевший во тьме, словно рубин. — Жрец в Умбалле сказал, что твое знамение — знамение войны.
— Что делать теперь?
— Ждать. Будем ждать.
— Уже теперь тьма рассеивается, — сказал Ким.
Было вполне естественно, что лучи заходящего солнца пробились наконец сквозь стволы деревьев рощи, наполнив ее на несколько минут золотыми искрами света, но Киму это казалось завершением пророчества брамина.
— Слушай! — сказал лама. — Где-то вдали бьют в барабан.
Сначала звук, слабо раздавшийся в неподвижном воздухе, походил на биение артерии в висках. Вскоре он стал более резким.
— А, музыка, — объяснил Ким. Ему были знакомы звуки полкового оркестра, но они удивляли ламу.
В дальнем конце равнины показалась тяжелая, запыленная колонна. Потом ветер донес слова песни:
Мы просим снисхождения —
Про наши похождения
В рядах гвардейцев Миллигана
Мы рассказать хотим
Тут вступили пронзительные дудки.
Вскинув ружья на плечо,
Марш-марш вперед мы шли,
От парка Феникса вперед
К замку Дублина пошли.
О, флейты сладко так звучали
И громко барабан гремел,
А мы вперед маршировали
В рядах гвардейцев Миллигана.
То был оркестр Меверикского полка, игравший впереди отправлявшихся в лагерь солдат. Солдаты маршировали, сопровождаемые обозом. Наконец тянувшаяся колонна сомкнулась (повозки остались позади), разделилась надвое, рассеялась, как муравейник, и…
— Но это колдовство! — проговорил лама.
Равнина покрывалась палатками, которые, казалось, вырастали готовыми из повозок. Другая толпа людей вторглась в рощу, молча воздвигла высокую палатку, раскинула еще восемь-девять палаток вокруг нее, словно выкопала из земли кухонные горшки, сковороды и узлы, которые приняли во владение туземные слуги. И наблюдавшие эту сцену лама и Ким увидели перед собой благоустроенный город.
— Уйдем, — сказал лама, в страхе отступая, когда загорелись огни и белые офицеры с звенящими саблями величественно вошли в палатку, где должны были обедать.
— Встань в тени. Ничего нельзя видеть при мерцающем свете, — сказал Ким. Глаза его были по-прежнему устремлены на флаг. Он никогда еще не видел, как быстро, за полчаса, привыкшие к своему делу солдаты раскидывают лагерь.
