— Приказание?.. Я могу отдать приказание святому человеку!.. Учителю закона — прийти поговорить с женщиной! Никогда!
— Пожалей мою глупость. Я думал, что это было приказание…
— Нет. То была мольба. Поможет ли вот это объяснить дело?
Серебряная монета звякнула о край повозки. Ким взял ее и отвесил глубокий поклон. Старая дама признала, что его следует умилостивить, как глаза и уши ламы.
— Я только ученик святого человека. Когда он поест может быть, придет.
— О, противный, бессовестный мошенник! — унизанный драгоценностями палец погрозил Киму, но он расслышал прерывистый смех старухи.
— Ну, что это? — сказал он, переходя к своему обычному ласковому и уверенному тону, которому, как он знал, мало кто мог противостоять. — Не нуждается ли твоя семья в сыне? Говори откровенно, потому что мы, жрецы… — последняя фраза была явно заимствована у одного факира у Таксалийских ворот.
— Мы, жрецы! Ты еще недостаточно стар, чтобы… — она остановилась и закончила шутку смехом. — Поверь мне, раз и навсегда, о жрец, мы, женщины, думаем о многом другом, кроме сыновей. К тому же у моей дочери родился ребенок мужского пола.
— Две стрелы в колчане лучше одной, а три еще лучше, — Ким проговорил пословицу, покашливая в раздумье и скромно опустив глаза в землю.
— Верно, о, верно. Но, может быть, так и будет. Конечно, эти брамины совершенно бесполезны. Я посылала им подарки, деньги и снова подарки, и они пророчествовали.
— А, — протянул Ким с бесконечным презрением, — они пророчествовали! — Профессионал не мог бы выразить больше презрения.
— И только тогда, когда я вспомнила моих богов, молитвы мои были услышаны. Я выбрала благоприятный час, и, может быть, святой человек слышал о настоятеле Лунг-Чосского монастыря? Я обратилась к нему, и вот в свое время случилось то, чего я желала. Брамин в доме отца сына моей дочери говорил, что это произошло благодаря его молитвам — маленькая ошибка, которую я разъясню ему, когда мы достигнем конца нашего путешествия. А потом я поеду в Буддах-Гайя, чтобы принести жертву за отца моих детей.
— Мы идем туда.
— Вдвойне благоприятное предзнаменование, — прощебетала старая дама. — По крайней мере, второй сын!
— О, всеобщий Друг! — Лама проснулся и просто, как ребенок, удивленный, что лежит в чужой кровати, позвал Кима.
— Иду, иду, Служитель Божий! — Он бросился к костру и нашел ламу, окруженного блюдами. Горцы относились к нему с видимым обожанием, южане имели угрюмый вид.
