Он развел огонь насколько возможно ближе к повозке, в ожидании, что кто-нибудь из слуг прогонит его. Лама устало упал на землю, словно отяжелевшая летучая мышь, и снова принялся перебирать четки.
— Отойди подальше, нищий! — крикнул один из горцев на ломаном индостанском языке.
— Ух! Это только пахари (горец), — сказал Ким через плечо. — С каких пор горные ослы владеют Индостаном?
В ответ послышался быстрый и блестящий очерк родословной Кима за три поколения.
— Ах! — Голос Кима был особенно нежен: он ломал кизяк на мелкие куски. — В моей стране это называется началом любовного разговора.
— Раздавшийся за занавесями тихий, грубый смех подбавил энергии горцу для второго выстрела.
— Не так дурно, не так дурно, — спокойно проговорил Ким. — Но берегись, брат мой, чтобы мы — мы, говорю я, не вздумали клясть тебя за это. А наши проклятия имеют обыкновение попадать в цель.
Урья расхохотался. Горец с угрозой выскочил вперед. Лама внезапно поднял голову, его громадная широкополая шляпа четко вырисовывалась при свете огня, только что зажженного Кимом.
— Что такое? — сказал он.
Горец остановился, как бы окаменев.
— Я… я спасен от большого греха, — пробормотал он.
— Чужестранец нашел наконец жреца для него, — шепнул один из урья.
— Эй! Почему не отколотили хорошенько этого мальчишку-нищего? — крикнула старуха.
Горец отошел к повозке и шепнул что-то. Наступило мертвое молчание, затем тихое перешептывание.
«Все идет хорошо», — подумал Ким, делая вид, что ничего не видит и не слышит.
— Когда… когда он поест, — льстиво сказал горец Киму, — то некто просит Служителя Божия сделать ему честь и поговорить с ним.
— После того как он поест, он будет спать, — высокомерно сказал Ким. Он не вполне еще понимал, какой новый оборот приняла игра, но решил воспользоваться им. — Теперь я достану ему пищи. — Последняя фраза, громко произнесенная, закончилась вздохом как бы от слабости.
— Я, я сам и другие из моего народа позаботятся об этом, если будет дозволено, — Дозволено, — еще высокомернее проговорил Ким. — Служитель Божий, эти люди принесут нам пищу.
— Страна хороша. Вся южная страна хороша — великий страшный мир, — сонным голосом проговорил лама.
— Оставьте его спать, — сказал Ким, — но позаботьтесь, чтоб нас хорошенько накормили, когда он проснется. Он очень святой человек.
Опять один из урья презрительно сказал что-то.
— Он — не факир. Он не нищий из нижней страны, — строго продолжал Ким, обращаясь к звездам. — Он — самый святой из святых. Он выше всех каст. Я его ученик.
