характера, обращенного не к прошлому и не к настоящему, а к чаемому будущему,— кажутся лишь. обнаружением и обнажением немецкого национализма, высокомерного превознесения над другими нациями и даже насмешкой над действительной историей немецкого народа и государства. Таково, например, утверждение, будто германский дух «есть дух нового мира, цель которого заключается в осуществлении абсолютной истины как бесконечного самоопределения свободы» (VIII, 323), будто Германия «была искони свободной нацией» (VIII, 361), будто при объединении германцев выше всего ставился «элемент свободы» (VIII, 332), будто в германском мире сознание прав произошло в мирянах «благодаря восстановлению христианской свободы» (VIII, 325) и многое другое в том же роде.
Идеализация и схематизм, ошибки гегелевского понимания всемирно-исторического процесса настолько очевидны, что на них позволительно здесь не останавливаться. Попытка Гегеля понять всемирную историю как прогресс в развитии свободы, а самый этот прогресс как прогресс в познании необходимости — как она ни была гениальна и грандиозна — оказалась неудавшейся. Гегель не смог показать и объяснить, каким образом необходимость совершающегося в истории становится для его деятелей свободой — в той мере, в какой на эту необходимость падает светлый луч познания. Само историческое познание, которое Гегель имел в виду и которое должно было, по его мысли, произвести эту метаморфозу, не было на деле подлинным историческим познанием. Рассматривая исторический процесс и в нем деятельность людей, творящих свою историю, Гегель не пошел дальше абстракции «народного духа». Он не только не видел реальной основы этого «духа» в реальных условиях жизни человеческого общества. Он рассматривал «народный дух», как некую тотальность и целостность, не дифференцируя его на его реальные элементы и не исследуя его реальные основания. Здесь — граница доступного для Гегеля осознания и решения поставленной им перед наукой диалектической задачи. Философия истории Гегеля во многих своих утверждениях полна «предчувствия» правильного решения вопроса, но не доходит до него. После смерти Гегеля понадобилось почти полтора десятилетия, прежде чем два мощных ума, рожденных в той же Германии, смогли разъяснить, какой именно класс современного общества и в силу какого своего положения и каких нравственных и интеллектуальных особенностей, порожденных исторической необходимостью, совершит свое освобождение от этой необходимости, овладеет ею — в интересах не только своих, но и всего человеческого общества.
