Остановка в деревне позволила нам немного передохнуть. Мы знали, что о бегстве не приходилось и думать и скоро придется залезть обратно в автобус, но все равно испытали облегчение, ступив ногой на иссохшую почву стоянки, прямо перед Домом народа. Мы сделали вид, будто слушаем краткую и бессмысленную лекцию экскурсовода, а потом, не обращая внимания на ее предостережения, отправились самостоятельно обследовать деревню.
В начале экскурсии нас было шестеро, но довольно скоро двоих загнали в угол крестьяне. Их изрубили мачете, рассекли руки и лица и, чтобы с этим покончить, проволокли трупы по отвратительной почве, среди смешанной с навозом соломы, в пыли, по машинному маслу. На плакате, все еще висевшем на шее одного из трупов, крестьяне вывели кровью: «ТЕПЕРЬ ВСЕ ТАК». Третья жертва, Сабия Баальбекян, уже почти взрослая девушка, исчезла в общественном туалете. Ей надо было уединиться, и, чтобы ее подбодрить, мы обещали, что будем держаться поблизости, пока она не выйдет. Мы не могли пойти за ней, потому что она зашла в женский туалет. Через десять минут, так как она не подавала признаков жизни, мы набрались духу и на цыпочках пробрались на отведенную для женщин территорию. Шепотом ее позвали. Все двери были распахнуты настежь. В кабинках никого не было, а опознать что-либо среди пятен кала и крови не представлялось возможным.
Нас оставалось только трое: Шлюм, Йойша и я.
— Помните, когда мы переходили большую улицу, которая шла в гору, там было странное строение? — спросил Шлюм. — Штуковина, похожая на тибетский храм?
— Нет, — сказал я.
— Большое здание с колоннами, — сказал Шлюм. — Бегом туда, только не шумите. Петляйте, чтобы не нарваться на крестьян. Я вас там встречу, хочу пробраться улочками.
— Может, всем вместе, — заметил Йойша.
— Да, — сказал я. — Лучше, наверное, не расставаться.
Шлюм не ответил. Независимый нрав постоянно толкал его идти навстречу катастрофе самостоятельно, ни на кого не рассчитывая, в полнейшем одиночестве.
Он уже начал перемещаться, задевая спиной и плакатом стену туалета, как в фильмах, когда вот-вот начнется перестрелка. Я видел, как он подбирается к крохотному проулку, узкому проходу меж стен из сырцового кирпича. Он собирался в него нырнуть.
— Мы тебя там подождем, — сказал я.
Шлюм дружески махнул рукой и исчез из виду. Я отвел Йойшу на ту улицу, о которой говорил Шлюм, она была не такой уж широкой и шла в гору. Мы с Йойшей постарались проскочить как можно незаметнее и быстрее. При каждом шаге листы картона били нас по плечам. Мы не разговаривали. Мы были одни. Деревня казалась заброшенной. На верху склона виднелось несколько зданий, отчасти подходивших под описание Шлюма. У одного из них был высокий фасад и выдвинутая вперед крыша, поддерживаемая деревянными столбами. Мы приблизились к нему, запыхавшись от бега, задыхаясь от страха. Йойша цеплялся за меня. Это было крытое гумно, порог которого уходил внутрь запыленными подмостками на четыре или пять метров. Мы были малы, и, чтобы увидеть, что находится внутри гумна, нам нужно было на этот настил забраться.
