Полицейские не оставляли нас. Мне удавалось сдержать тревогу на протяжении первых двухсот метров, но теперь она выплеснулась и захлестнула меня.
Элиана Хочкисс покосилась через плечо.
— Не обращай на них внимания, — сказала она. — Если демонстрировать полное безразличие, они не сделают тебе зла.
— Знаю, — сказал Дондог.
Она положила руку на локоть Дондога. То был первый раз, когда она вот так, по собственной воле дотронулась до меня, и, поскольку не отвела пальцы, превращая легкое прикосновение в дружеское пожатие, это только увеличило мою неловкость, ибо ладонь этой женщины оставалась сухою, тогда как кожа моей руки была омерзительно склизкой от пота. Дондог повернулся к ней. Он хотел сказать ей что-нибудь приятное, ласковое, но, поскольку забыл, как ее зовут, запинаясь, пролепетал нечто невнятное и вновь набрал в рот воды.
— Не бойся, — сказала женщина. — Они у нас за спиной, но они нас не слушают. Избегай только говорить по-уйбурски. Это запрещено.
— Знаю, — сказал я.
— Запрещено, чтобы не бередить старые раны, — объяснила женщина, будто чувствовала себя обязанной придерживаться официальной риторики.
— О, — сказал я, — я изъясняюсь либо на блатном жаргоне таркашей, либо как недочеловек. Я забыл все остальные языки, которые знал когда-то. Они улетучились вместе со всем остальным. С моим детством и всем остальным. У меня в голове ничего не осталось. Моя память не в состоянии… Моя память не…
— Успокойся, — сказала женщина.
Она прильнула ко мне. Я ощутил ее жар, ее голую руку, жар ее бедра. Мы шли по извилистой улочке. На дереве вдруг раскудахтались, как несушки, какие-то птицы. Не знаю, какие именно.
У нас за спиной поскрипывали шаги полицейских.
— Меня били по голове, и моя память померкла. Меня оставили как покойника.
— Не бойся, — сказала женщина, с участием сжимая мне руку около локтя и не выказывая никакого отвращения к моей влажной коже. — Я тут.
— Меня бить, — сказал я. — Моя память померкнуть. Раз и навсегда померкнуть.
— Успокойся же, — сказала женщина. — Это скоро кончится.
— Моя кожа стать влажной, — сказал я. — Мои воспоминания целиком раствориться. Меня оставить как безумца.
— Забудь обо всем этом, — сказала женщина. — Это кончится. Для этого я здесь, чтобы все это кончилось. Я тебя нашла-таки. Я тебя люблю.
Во мне не переставала расти тревога.
Я все еще не мог ничего вспомнить об этой женщине, я все еще не знал, действительно ли она принадлежит моему прошлому, не знал, хотел ли я ее когда-то или нет, у меня не получалось ответить на ее любовные речи, фразы застревали у меня в горле.
