Ну вот, на этом все и кончилось. Правда, к доктору заходили еще тетки из исполкома, предлагали весь дом сдать в аренду для какой-то гражданской конторы по уничтожению городских крыс, но, когда ему назвали цену, он, сказала бабушка, не рассмеялся, а прямо-таки залаял и ответил, что ему легче бесплатно все отдать. Да еще крысам. Ну нет, понятно, что в конторе станут сидеть люди, как всегда, женщины, и будут разносить крысиные яды, раскладывать их по подвалам и в других укромных уголках. Но все равно! Докторский дом любил слушать музыку, на стенах до войны висели прекрасные бабочки, и — надо же! контора против крыс…
Однажды бабушка вслух удивилась моей недетской прозорливости. Покупатели, а за ними вслед люди из исполкома главное внимание обращали почему-то не на стены дома, не на его, например, фундамент, а на рояль. Первый, в каракулевом пирожке, и второй — в гимнастерке без погон — беспокоились так, будто рояль какой-то тяжкий груз в легкой лодочке и вот-вот ее перевернет. Крысиные хлопотушки оказались бесстрашнее, одна другой сказала, что можно, в случае чего, в детский сад отдать.
Но все в конце концов дружно отказались от дома.
Я улыбался: похоже, рояль спас россихинский дом. А дом, не продавшись, спас рояль.
Оказывается, если очень тяжко, то даже неодушевленные предметы могут выручать друг друга.
А что же люди?
А люди — ведь это же люди делали! — вызвали доктора Россихина в НКВД.
Бабушка рассказывала, что вернулся он совершенно бледный, даже голубой, полез в свой медицинский шкафчик и налил полстакана еще довоенного, для врачебных целей, спирта, но забыл его развести, выпил и задохнулся до слез, слава Богу, что она опять топила его печи и бегом принесла воды — всю гортань опалил, не мог вымолвить слова, и слезы текли по щекам, как у малого. Бабушка думала, что все это от спирта, но оказалось, он плакал из-за сына.
Его вызывали сказать, что сын был в плену, и наши войска освободили лагерь, где он находился.
— Живой и здоровый, — ответили ему, отчего-то в ответ совсем не улыбаясь. И пояснили, что после пребывания в карантине состоялся суд, который осудил лейтенанта Россихина Евгения Николаевича за пособничество врагу, и он отправлен в Котласские лагеря.
Николай Евлампиевич кричал и плакал, потом, успокаиваясь, допытывался, что за пособничество, с кем и кому, и ему ответили, что подробностей не знают, но в бумаге, которая пришла сюда, сказано, что лейтенант в немецком лагере был бригадиром.
