— Вы его лечили! — подала голос бабушка.
— Не-ет, — протянул доктор. — Это я помню. Он же меня обозвал Тараканищем! Разве это забудешь! Но я где-то встречал его еще! И не один раз!
— Ну да! — ответил я. — На улице.
— На улице? — удивился доктор, отходя от меня. — Не помню. Ну да! Вероятно. На улице…
Я и думать не думал, что это у нас самый главный разговор. Решающий. Я только добавил:
— Вы всегда про что-то думаете, когда идете.
— Ну да, — ответил доктор.
— Про Африку?
— Про Африку? — удивился доктор.
— Так эти же бабочки оттуда?
— Ах, бабочки! Ну да! Хорошо бы… — Он опять начинал угасать, замирать, гипнотизироваться.
И уже прощаясь, вдруг сказал жарко:
— Иду — думаю. Сижу — думаю. Говорю — думаю. Сплю — думаю. Все мои думы про них.
И он объяснил, помолчав:
— О сыне и о жене.
Вот так и вот тогда только и я, и бабушка, и мама узнали, что у доктора есть сын.
Но мы не знали, что он в плену.
Не знал об этом и доктор.
Со временем, постепенно, выяснилось, что сын Россихина Евгений был хороший математик, закончил университет в Ленинграде, и его послали в артиллерию, когда началась война. Он стрелял из гаубиц — больших пушек с огромными снарядами, а для этого нужно хороню считать. Вот и все, что мы узнали постепенно. И еще узнали, что от сына нет никаких известий. А раз нет даже похоронки из военкомата, значит, жив и надо ждать.
Вот доктор и ждал, замерев, остановившись, все делая будто под гипнозом. И все, что можно, продавал, чтобы купить жене это редкое лекарство от туберкулеза. Как его? Пенициллин.
Я все спрашивал маму: как так, ведь лекарства в больнице бесплатные, значит, их не надо покупать и жену доктора, незнакомую мне пианистку, должны лечить не за деньги.
— Не за деньги и лечат, — отвечала мама. — Хлористым кальцием. Горький такой раствор.
А новое это лекарство придумали, рассказывала мама, не у нас, а где-то за границей, кажется, в Америке, но оно не поступает в больницы, где лечат больных туберкулезом. Его привозят какие-то люди. Не воры, нет, а спекулянты: они тоже где-то достают, привозят в наш город и продают тем, кто может купить.
— А кто не может купить?
— Кто не может, — тушевалась мама, не желая говорить всю правду, — ну, те… болеют.
Надо бы ей сказать — умирают, но она жалела меня, не хотела расстраивать трудной правдой. Но я же был уже не очень маленький и так догадывался.
В общем, пенициллин на рынке не продавали. А как его продавали, я так и не узнал. Без слов ясно только, что стоил он дорого, потому что доктор продал все, что продавалось, и добрался до рояля.
