Я положил начало концу разговора, сказав:
— Ну ладно, мы, кажется, и так уже кучу твоих денег потратили.
— Наверное, — ответила она.
Теперь секундомер отсчитывал последнюю минуту нашего первого разговора за восемь месяцев. Наступила пауза, и еще несколько секунд мгновенно высохли спиртовой протиркой.
А вопрос — когда мы опять увидимся? — болтался среди электронов меж одиноким телефоном в Монтане и столицей американской энергетики Нью-Йорком.
Наконец она сказала:
— Надо бы нам как-нибудь пообедать.
Я ответил, что, может, окажусь в Нью-Йорке где-то в декабре или позже, в следующем году, может весной. Меня пригласили во Францию, и по дороге туда или обратно я наверняка остановлюсь в Нью-Йорке. Может, пересечемся, если наши планы совпадут.
Мы быстро закончили разговор.
Я ужасно разнервничался. Лучше бы она вообще не звонила.
Я смотрел на телефон, меня вновь обвел вокруг пальца этот странный, столь далекий от природы инструмент. Никогда не встречал в природе ничего похожего на телефон. Облака, цветы, скалы — ничто не напоминает телефон.
Не знаю, что будет между нами с дочерью. Я перекопал возможности, точно археолог. Эти руины озадачивают меня и терзают. Но у меня ни малейшего представления о том, как их каталогизировать, в каком музее они закончат свои дни, только ли начались раскопки или уже завершились.
28 июня 1982 года продолжается…
Я только знаю, что нет ничего разрушительнее, отчаяннее и чудовищно глупее семейных распрей, но так трудно добиться объективности, устроить перемирие и вернуть на землю согласие.
Я столько раз видел, как семейная вражда лесным пожаром выгорала из контекста, и в итоге весь пейзаж — сплошной пепел.
А потом?
Наверное, пора прерваться. Пожалуй, выпью вина и чуток погуляю. Прямо у сарая — старая, заброшенная бывшая машина. Я иногда люблю сидеть на капоте, будто на диване, прислонившись к ветровому стеклу, смотреть на снежные горы в нескольких милях к востоку.
Пожалуй, так я и сделаю — посмотрю на тишину горных снегов, что через пару дней проревут в ручье мимо дома.
Да, отличная идея.
Идея оказалась не ахти, потому что температура — под восемьдесят градусов, солнце палит над машиной, прямо поджаривает ее на летнем дне.
Раскаленная, сидеть почти невыносимо, но я все равно пару-тройку минут диванно посидел, а потом сообразил, что не надел ни шляпы, ни рубашки с длинным рукавом, а поскольку я очень светлый, на такой высоте — около пяти тысяч футов — я быстро изжарюсь живьем вместе с машиной, так что я вернулся.
