Есть странная печаль в сгнившем электрическом проводе.
Интересно, помнит ли он, что когда-то выполнял свое назначение: освещать мертвых и отбрасывать их тени на бесконечные жесты и мимику моря. Потом я стою возле кучи надгробий.
Их тут сотни.
Я не понимаю зачем.
Может, это элемент церемонии, как-то связанной с памятником, вокруг которого они навалены? Эту загадку я должен разрешить.
4 февраля закончилось.
Я ухожу от кучи надгробий и направляюсь к японке — спросить. Она тоже понятия не имеет, смотрит на пожилую японскую пару, что безымянно возится тут, пытаясь привести кладбище в порядок, какой они когда-то знали.
Может, в 1930-х это было очень чистенькое кладбище, вот таким они его и помнят, и хотят вернуть.
— Я их спрошу, — говорит японка, относясь к моим причудам так терпимо и практично. Она любит загорать на пляже и плавать в океане. Из всех ее гостей я, должно быть, — единственный турист, которого интересуют кладбища, а не великолепные гавайские пляжи.
Она идет к японской паре и спрашивает. Те недолго отвечают, явно очень расстроены и часто показывают в сторону кладбища. У пожилой женщины жесты куцые, а у мужчины широкие, размашистые. Его руки часто охватывают кладбище целиком, не упуская ни единой могилы.
Японка возвращается.
— Они очень переживают из-за состояния кладбища, — говорит она.
— Я вижу, — говорю я.
— Говорят, никому дела нет, а сами они со всем не справляются. Спрашивают, что такое с миром приключилось.
— А с надгробиями что?
— А, надгробия, — говорит японка. Она всерьез думает о том, что ей рассказала пожилая пара. — Они говорят, это надгробия с могил, которые раскопали, потому что семьи не хотят больше за ними ухаживать.
— А тела? — спрашиваю я, оглядываясь на кучу надгробий у океанской кромки. — Что с телами сделали?
— Если нужно было кремировать, кремировали, а прах смешали с прахом остальных в храме, — ответила она.
Я посмотрел на буддистский храм.
Он стоял на солнце, измученный и измочаленный.
— Они там хранят прах, — сказала она, глянув на храм.
Я опять посмотрел на кучу надгробий:
— Интересно, зачем надгробия туда свалили.
— Наверное, не хотели выбрасывать, — ответила она.
— Грустно, — сказал я. — Теперь никто не знает что они когда-то жили.
Многие надгробия лежали так, что не разглядишь, чьи жизни они отражают. Видны только спины. Имена людей, даты рождения и смерти спрятались.
Будто эти люди не существовали никогда.
Я оглянулся на храм.
Такое анонимное место погребения, и краска лупится.
